Введение в общую теорию языковых моделей

Не существует никакой бесформенности и никакой неопределенности в абсолютном смысле нигде и ни в чем. Когда мы стоим на берегу во время морской бури, то, не гоняясь за точностью выражений, мы можем сказать, что море имеет бесформенный вид. На самом же деле морские волны во время бури имеют только другую форму в сравнении с морем в тихую погоду. И если художник захотел бы изобразить на своей картине весь этот хаос морской бури, он должен был бы избрать не какие попало краски и формы, но – очень определенные, а именно те, которые дали бы ему возможность изобразить бурю на море. Мы часто употребляем выражения вроде «бесформенная куча песка» или «хаотическое нагромождение туч во время грозы». Однако наша бесформенная куча песка имеет вполне определенные размеры, вполне определенный вид и ничего хаотического в себе не содержит. Если композитор изображает в своей музыке какой-нибудь дикий и первобытный оргиазм, то и здесь художник дает только иное направление музыкальным формам и краскам, чем для спокойной музыки, а вовсе не отбрасывает всякую их форму или направление. Поэтому, как бы сумбурно и случайно ни звучала человеческая речь, в ней всегда можно найти те или иные закономерности, которые делают ее именно такой, а не иной. Вот эти же закономерности, точно сформулированные и построенные, как раз и являются моделью данного звучания. Не уловив эту модель в том или ином речевом потоке, мы не сможем понять этот поток ни как правильный, ни как неправильный, ни как ясный и простой, ни как сумбурный и нагроможденный.

Другими словами, теория звуковых моделей впервые дает возможность различать в речевом потоке его реальную или слышимую сторону и его сторону идеальную или закономерную. Теория звуковых моделей учит нас понимать речевой поток не однопланово, не как пустую неопределенность беспорядочных звуков и шумов, но как нечто конструктивно определенное, как нечто расчлененное и объединенное, как нечто построенное и упорядоченное. Звуки и шумы речевого потока могут выступать с разной степенью и с разными качествами своего оформления. Но как бы они ни выступали, для фонолога они всегда предстают как бы пластически, как бы скульптурно. Но, конечно, нужно уметь дать соответствующее описание беспорядочному течению речи. Надо уметь подмечать все малейшие паузы, разделяющие разные комплексы звуков, все их мелодическое строение, всякую малейшую их интонацию. Теория звуковых моделей имеет то практическое значение, что она дает нам культуру слушания речевого потока и приучает находить в речевом потоке проявление тех или иных закономерностей (покамест еще не чисто смысловых, но только звуковых). Правда, такого рода теория звуковых моделей находится еще в состоянии зародыша; и языковеду нужно очень много работать над четким различением звуков и над умением научно и раздельно воспроизводить то, что в речевом потоке часто звучит беспорядочно и нерасчлененно.

Пластика речи и ее внутренний смысл

Было бы, однако, пустым формализмом заниматься изучением речевого потока без учета того решающего обстоятельства, что этот речевой поток еще не есть весь язык человека, а только его максимально внешняя сторона. Забывать, что язык есть орудие человеческого общения, это значит игнорировать и аннулировать все научное значение фонологии. Звуки речи существуют у человека для того, чтобы выражать ими свое внутреннее состояние, свое сознание или бессознательное, свои мысли или чувства со всеми их оттенками и тенденциями. В своем речевом потоке индивидуально человек выражает как лично себя, так и свою общественную принадлежность, свое сословие, свой класс, свое историческое положение.

Кто помнит старую русскую аристократию, тот прекрасно представляет себе ее небрежно фонетическое произношение, французскую назализацию и закрытые гласные в конце слова, ее английские интонации и произношение почти с закрытыми губами. Кто встречался с купеческим миром, тот прекрасно представляет себе ее громкое произношение слов с широко раскрытым ртом; духовенство же часто не делало никакой редукции в послеударных слогах. Фонология должна уметь раскрыть и описать речевой поток спокойного холодного дельца, нервной и истеричной женщины, восторженного поклонника искусства и трезвого прозаика обыденной жизни. У Тургенева в «Отцах и детях» одно действующее лицо, а именно Павел Петрович Кирсанов, произносит слово «принцип» почти по-французски – «принсип» (можно было бы сказать даже «прэнсип»); другое же лицо, Базаров, произносит это слово как «прынцип», ставя к тому же ударение на первом слоге. Разве нельзя судить по такому произношению о сословной принадлежности соответствующих лиц? В романе Диккенса «Крошка Доррит» гувернантка разбогатевшего семейства учит всех произносить слова с вытянутыми губами на французский манер (prune).