Но этому простому и, в основном, верному ответу мешают традиционные сомнения в том, каким образом психические отражения могут участвовать в реакциях организма. Рассуждение ведется, примерно, так: внешние действия суть действия физические (в широком смысле слова), причины этих действий — физические, физиологические процессы. Предположить, что психические отражения участвуют в этом физиологическом механизме, — значит, допустить воздействие «идеального» на материальное, чего естественно-научное мышление принять не может (не рискуя нарушить общую закономерность процессов материального мира). Предположить, что психические отраженияхотя и производятся мозгом, но далее в его работе не участвуют, — значит, вернуться на позиции психофизического параллелизма, этой стыдливой разновидности дуализма. Конечно, мы имеем право сказать, что все эти рассуждения ведутся с позиции дуалистического понимания «материального — идеального», предполагают идеальное как особый род бытия, и что вместе с таким предположением можно легко отбросить и все эти рассуждения.
Но, к сожалению, этим не устраняется вопрос о том, каким путем психические отражения открывают возможность нового рода действий. Ведь наш исходный вопрос можно было бы формулировать так: для чего нужны организму психические отражения объективного мира, если налицо этот мир или его физиологические отражения (составляющие физиологическую основу психических отражений)? Подлинная трудность вопроса заключается, следовательно, в том, что до тех пор, пока все реакции человека и животных (с точки зрения их, в широком смысле, физического механизма) понимаются как автоматические, для психических отражений нельзя найти место в физиологическом «хозяйстве» организма, и между объяснениями в психологии и физиологии остается зияющая брешь.
Поэтому огромное, поистине принципиальное значение приобретает то обстоятельство, что само развитие важнейшего раздела современной физиологии — учения о высшей нервной деятельности (ВИД) принесло новые факты, говорящие о существенном различии автоматических и неавтоматических реакций и указывающие на возможные нервные механизмы как этого различия, так и процесса их различения. Речь идет об отношении между условными рефлексами и ориентировочно-исследовательской деятельностью, которое издавна привлекало к себе внимание И. П. Павлова. В 1932 году Павлов формулировал это отношение так: «В теперешней обстановке нашего опыта при первом применении нового индифферентного агента как будущего условного раздражителя наступает только ориентировочный рефлекс, двигательное обнаружение которого в огромном большинстве случаев с каждым разом стремительно уменьшается до полного исчезания…. а когда ориентировочный рефлекс при этом существует, то как раз наоборот — условный эффект или совершенно отсутствует, или очень уменьшен и появляется и растет только по мере исчезания ориентировочного рефлекса» [45]
.Павловым было установлено, что условный рефлекс весьма чувствителен уже к небольшим изменениям в обстановке опыта; что-то «новое» (по сравнению с обычной обстановкой) тотчас вызывает на себя ориентировочный рефлекс, который (как принято говорить в таких случаях) «оживает», а условная реакция тормозится. Таким образом в лабораторных условиях между ориентировочным и условным рефлексом устанавливаются как бы антагонистические отношения — ориентировочный рефлекс тормозит условно-рефлекторную деятельность, а условный рефлекс тормозит ориентировочную.
Дальнейшие исследования советских нейрофизиологов показали, что эта высокая чувствительность распространяется на все компоненты рефлекторной деятельности — не только на обстановку опыта (включая и время его проведения), но и на ход условной реакции (что особенно заметно в двигательных реакциях), на качество и количествоподкрепления. Подобная чувствительность предполагает, что сигналы от всех этих компонентов поступают в «депо» прошлого опыта и здесь сравниваются, «сличаются» с их прежде сложившимися образцами. Очевидно, в процессе образования условного рефлекса и его успешного применения в центральной нервной системе откладываются отражения этих компонентов, как бы их образцы, оправдавшие себя в опыте. Эти образцы получили специальные названия: образец того, что служит подкреплением, Н. А. Бернштейн предложил назвать «образом потребного будущего» [46]
, образец оправдавшего себя действия П. К. Анохин предложил называть «акцептором действия» [47], образец условного раздражителя Е. Н. Соколов назвал «нервной моделью стимула» [48]. «Нервная модель» — исключительно удачное название. В дальнейшем мы будем пользоваться этим термином для обозначения физиологического отражения, нервных образцов всех компонентов условного рефлекса и будем говорить: нервная модель раздражителя (стимула), нервная модель реакции (действия), нервная модель подкрепления («потребного будущего»).