Читаем Введение в Ветхий Завет Канон и христианское воображение полностью

Введение в Ветхий Завет Канон и христианское воображение

2. Ис 40:3–5 — самое начало Девтероисайи, обещание возвращения и восстановления, следующее за пророчеством о разрушении в 39:5–8. Стихи 40:3–5 — часть поэтического обращения, провозглашающего, что Иерусалим «принял вдвое за все грехи свои» (40:2). Пытаясь заставить Израиль подумать о жизни после вавилонского плена, автор изображает триумфальное возвращение домой по вновь приготовленной дороге (ее образ уже встречался ранее, в Ис 35:8–10). Во главе процессии идет торжествующий ГОСПОДЬ, только что одержавший победу над вавилонскими богами, направляя тех, кто следует за Ним из плена к благополучной жизни. Метафора триумфального шествия говорит о полном прекращении страдания и начале спокойной жизни, о возвращении домой из изгнания, о преображении истории благодаря воле и непосредственному вмешательству ГОСПОДА.

Видение о возвращении из плена используется в качестве вводной формулы во всех четырех канонических евангелиях (Мф 3:3, Мк 1:3, Лк 3:4–6, Ин 1:23). Во всех четырех случаях эти слова относятся к Иоанну Крестителю, который характеризуется как предшественник Иисуса. Поместив этот текст в начало евангелий, их составители хотели показать, что приход Иоанна Крестителя, а затем Иисуса стал началом периода Божьего правления (= Царства Божьего), выводящего народ Божий из плена к новой полнокровной жизни. Однако о том, что текст Ис 40:3–5 предсказывал появление именно новозаветных персонажей, не может быть и речи. Но обращение христианской традиции к этим словам превращает Иисуса в фигуру, ведущую народ Божий к благоденствию. Более того, согласно этим словам, всякая плоть увидит в Иисусе явленную славу Божью.

3. В так называемой «Песне раба ГОСПОДА» в Ис 52:13–53:12, как уже говорилось выше, изображен Израиль, страдающий и спасающийся через страдание. Однако туманный и загадочный образ, скрывающийся за обозначением «раб», допускает и другое толкование. Нет ничего удивительного в том, что позже он был воспринят первыми христианами как прообраз Христа (Деян 8:32–33):

А место из Писания, которое он читал, было сие: как овца, веден был Он на заклание, и, как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзает уст Своих. В уничижении Его суд Его совершился. Но род Его кто разъяснит? ибо вземлется от земли жизнь Его. Евнух же сказал Филиппу: прошу тебя [сказать]: о ком пророк говорит это? о себе ли, или о ком другом? Филипп отверз уста свои и, начав от сего Писания, благовествовал ему об Иисусе.

(Деян 8:32–35)

Согласно вере первых христиан, выраженной в словах Филиппа, «Песнь раба ГОСПОДА» говорит о личности и призвании Иисуса. На заре существования христиане обладали очень развитым воображением. Они легко могли связать между собой две совершенно разные реальности: образ

Иисуса и открытую для толкований поэзию Книги Исайи. В итоге текст Ис 53 обрел, кроме исторического, гораздо более широкий смысл.

Все три текста, 7:14, 40:3–5 и 52:13–53:12, имеют достаточно конкретный смысл, связанный с вполне определенным «историческим» контекстом. Однако при вхождении в канон эти фрагменты обрели иное значение, выходящее за рамки простого исторического. Они оказываются связанными с образом Иисуса, складывающимся в ранние годы существования христианства, образом, часто облекаемым в цитаты из Книги Исайи. Как каноническая форма Книги Исайи, так и ее последующее переосмысление ранней Церковью во времена создания текстов Нового Завета порождали множество интерпретаций, каждая из которых воспринималась создавшими их общинами как легитимная форма текста. Следует отметить, что в самом тексте книги можно обнаружить множество мест, нуждающихся в интерпретации, и община, для которой работа с текстом была привычной, охотно комментировала их. В результате интерпретации текст часто обретал неожиданное, порой очень смелое звучание, причем последующие поколения христианских экзегетов изменяли смысл текста еще сильнее. Однако, несмотря на это, стоит признать, что в целом традиция интерпретации Исайи принципиально не отошла от того содержания, которое изначально было заложено в этой книге. Главной идеей текста по–прежнему оставались суд ГОСПОДА над Иерусалимом и следующее за этим восстановление народа Израиля как народа Завета. Эта двойственность, осуждение и обещание, обретает в последующих интерпретациях текста Исайи самые разнообразные формы. Однако во всех интерпретациях присутствует уверенность в реальности осуждения и спасения, действующих в живой истории, управляемой ГОСПОДОМ, сотворившим мир.