Не существует знания, которое не заставляло бы углубляющегося в него человека обратиться к самоанализу и самопознанию. Даже евреи относились к своему знанию критически, стараясь понять его природу и истоки. Сам разум стал для них предметом размышлений. Именно они со всей проницательностью заговорили о связи всего человеческого знания с приверженностью Богу… Говоря кратко, знание всегда требует значительных интеллектуальных усилий и обретается только в результате длительных размышлений. Этот принцип — ядро еврейской теории познания. Зачастую из–за краткости выражения этого знания создается впечатление о его некоторой полемичности. Зачем постоянно повторять, что Бог — источник всего знания, если перед глазами учеников не было других возможностей его приобретения, которые категорически отвергались?.. В любом случае за подобным утверждением скрывается предположение о существовании ложного пути познания, к которому ведут не ложные человеческие рассуждения или вкравшиеся где–то неточности, но ошибка в изначальной посылке. Человеческое знание может считаться компетентным только в том случае, если оно озабочено сохранением исходного миропорядка, если в его основе лежит знание о Боге. Именно поэтому евреи постоянно говорили о страхе перед Богом и о вере в Бога как о главном элементе человеческого знания. Они на самом деле верили в то, что только знание о Боге помогает человеку правильно воспринимать реальность, точнее задавать вопросы, удачнее строить отношения и лучше понимать происходящее вокруг
Божественный миропорядок требует почтительного к себе отношения. Но он отнюдь не прост и не очевиден. Наблюдение за ним требует внимания, проницательности и правильной ориентированности. Начало подобной проницательности — подчинение проницательности ГОСПОДА, создавшего мир. Такой способ познания можно назвать «верой, стремящейся к пониманию».
Возможно, не случайно, что с подобного же определения подлинного знания начинает свои «Наставления в христианской вере» Жан Кальвин: