Введение в Ветхий Завет Канон и христианское воображение

В течение долгих лет библеисты пытались воссоздать литературную предысторию Торы, то есть сложный процесс развития традиции, увенчавшийся созданием пяти свитков, которые впоследствии образовали каноническую, нормативную Тору. За 250 лет исследований ученые пришли к выводу, что Тору составляют (а) многообразные и многогранные традиции, происходящие из разных контекстов (в том числе неизраильских материалов и культур), а также (б) редакция и интерпретация этих традиций, осуществлявшиеся под богословским углом в течение длительного времени. Иными словами, развитие традиции предполагало усвоением, переработку материалов. Традиция, оформившаяся в ходе этого долгого процесса, исключительно комплексна и многогранна и свидетельствует о характере, замыслах и присутствии ГОСПОДА, Бога Израилева, Бога–Творца небес и земли, Избавителя и Владыки Израиля. Очевидно, однако, что богословская редакция традиции не всюду была достаточно глубока и радикальна, поэтому в нынешнем тексте Торы можно видеть некоторое противоречие между многообразием материалов (которые по–прежнему не утратили собственного голоса) и богословской интенцией (которая стремится гармонизировать многообразие, а при необходимости — стереть первоначальные смыслы). В научной среде уделяют больше внимания комплексному и многообразному характеру материалов, а в «церковных толкованиях» — богословской константе, которая образовалась в ходе развития традиции. Думаю, оба подхода имеют свои достоинства, а потому не следует возвышать какой–либо из них за счет другого или считать какой–либо из них более респектабельным в интеллектуальном плане. Стало быть, ответственность интерпретатора состоит в том, чтобы совместить критическое чутье к многообразию текстов с «каноническим» стремлением к постоянству и целостности.

Согласно древней традиции, отраженной и в Новом Завете (Мф 19:7–8; 22:24, Мк 1:44; 7:10, Рим 9:15; 10:5, 19, 1 Кор 9:9; 10:2), «автором» Торы был Моисей. Нормативное для себя учение Израиль приписывал самому авторитетному для себя учителю. Не следует, однако, думать, что речь идет об «авторстве» в современном смысле слова: традицию интересовал авторитет, а не авторство. Вопрос о «Моисеевом авторстве» Торы обсуждался в течение длительного времени, и ученым удалось вскрыть комплексный характер традиций, скрывающихся за концепцией «Моисеева авторства». Отметим кратко четыре научных подхода к этой проблеме.

1. Юлиус Велльгаузен обобщил и развил предыдущие исследования по «документальной гипотезе», постулировавшей, что Тора не сразу обрела свой нынешний вид, а лишь постепенно создавалась из разных «документов», каждый из которых отражал и артикулировал определенный вариант древнеизраильской религии. В своем знаменитом «Введении в историю Израиля» (1885)[3] он изложил свою версию «документальной гипотезы», которая в течение последующего столетия задавала тон в ветхозаветной библеистике (Wellhausen 1994; см. Miller 2000, 182–196). Эта гипотеза была одной из попыток осмыслить сложный процесс развития традиции в категориях немецкой науки XIX века.

2. Герман Гункель попытался преодолеть некоторые недостатки «документальной гипотезы», воссоздавая жанры устной коммуникации, которые впоследствии вошли в гипотетические «документы» (Gunkel & Begrich 1998). Он распределил материалы по «категориям»: миф, легенда, сага, басня, новелла. Тем самым Гункель привлек внимание к художественному, творческому аспекту материалов, которые, с научной точки зрения, нельзя было считать «историей». Он открыл такие пути осмысления текста, которые отсутствовали в исторических работах Велльгаузена. Как ни странно, по–настоящему влияние Гункеля стало ощущаться в библеистике лишь спустя столетие. Именно он показал, сколь комплексными и сложными путями развивалась традиция и сколь проблематично здесь говорить об «истории».

3. Уильям Фоксуэл Олбрайт, один из создателей американской «библейской археологии», был лидером научной школы, пытавшейся доказать, что внебиблейские данные во многом подтверждают «историческую достоверность» Библии (McKim 1998, 558–562). В середине XX века «библейская археология» была очень влиятельна. При этом богословское толкование Ветхого Завета часто строилось (даже у наиболее скептических исследователей!) на той посылке, что библейский текст отражает реальную историю. Этот подход был крайне тенденциозным: вера в достоверность библейских событий фактически диктовала результаты исследований. В последние два десятилетия «библейская археология» утратила былое влияние. Более того, во многом тон задает глубокий скептицизм относительно исторической достоверности Библии. Впрочем, современный скептицизм на поверку может оказаться не менее тенденциозным, чем прежний фидеизм, а потому вопрос об историчности остается открытым.