Введение в Ветхий Завет Канон и христианское воображение

Формирование этих источников, как теперь стало ясно, никак не связано с последовательным развитием израильской религии. Скорее, они сосуществуют, отражая определенные интерпретаторские тенденции, существовавшие в Древнем Израиле. Более того, и для пяти книг Торы, и для пророческих книг, в частности, для Книг Исайи, Иеремии и Иезекииля, эти тенденции оказываются общими:

Книга Иезекииля очевидным образом связана со священнической традицией Торы.

В равной мере очевидна и связь Книги Иеремии с девтерономической традицией.

Связь Книги Исайи с J–традицией не столь очевидна. Однако можно предположить, что центральное для J предание об Аврааме впоследствии оказалось связанным с преданиями о Давиде и Сионе, занимающими важное место в традиции Исайи.

Таким образом, можно увидеть, как пророческая традиция движется от осуждения к надежде в точном соответствии с «источниками» Торы, вне зависимости от того, повлиял ли материал Торы на пророческие книги или влияние было обратным. В любом случае связь между двумя частями представляет собой важный и многообещающий исходный пункт для интерпретации этих текстов. Взаимосвязь между Торой и Пророками многократно становилась предметом различных ветхозаветных исследований (Zimmerli 1965). Важно понимать, что две части канона объединяет не только последовательность расположения. Связь между ними гораздо более сложная. Знание о существовании нескольких «источников» в Торе и об их влиянии на текст пророческих книг помогает лучше понять описания божественного суда над Израилем, Иерусалимом и, что более важно, описание будущего, которому еще только предстоит осуществиться по воле ГОСПОДА. В пророческой литературе гораздо больше прямых размышлений о событиях плена, нежели в Торе. Вместе с тем нельзя сказать, что Тору эта проблема совершенно не интересует. И Тора и Пророки живо реагируют как на утрату народом Израилевым земли обетованной, так и на обещание ее нового обретения.

3. Свод Двенадцати Малых Пророков занимает в каноне совершенно особое место, поэтому заслуживает отдельного обсуждения. В данном случае остается актуальным давно устоявшийся метод историко–критического анализа. Как было показано выше, благодаря этому методу стало возможным говорить о трех пророках VIII века (Осия, Амос, Михей), трех пророках конца VII века (Наум, Аввакум, Софония) и трех пророках начала персидского периода (Аггей, Захария и Малахия). Что касается Книги пророка Авдия, то она предположительно датируется персидским периодом, о времени же создания Книг Ионы и Иоиля сказать практически вообще ничего нельзя. Таким образом, мы видим, что книги Двенадцати Малых Пророков расположены в хронологическом порядке. Более того, мы видим, что тема предостережения и осуждения, звучащая в первых книгах, в последних сменяется темой надежды и восстановления. То есть, кроме хронологического принципа, подобный порядок книг объясняется богословской концепцией осуждения и надежды.

В последние годы стало ясно, что подобные историкокритические выводы очень важны, но тем не менее они не содержат ответов на все вопросы, связанные с текстом. Ученые нового поколения стремятся выйти за рамки исторической критики, пытаясь понять, как именно самостоятельные и совершенно разные произведения были объединены в одну книгу. С одной стороны, ученые заметили, что древний текст каждой из книг был переработан в соответствии с потребностями общины, переживающей кризис в более поздний период. С другой, — они стали рассматривать книги Двенадцати пророков как единый канонический текст с единой идеей. Подобные исследования только начались и еще очень далеки от завершения. Но и теперь очевидно, что по крайней мере некоторые из элементов, составляющих свиток Двенадцати пророков, формировались на основе уже знакомых нам тем суда и восстановления, так что пророки VIII века сосредотачиваются в большей степени на суде, а пророки персидского периода — на надежде. А поскольку надежда есть «уверенность в невидимом» (Евр 11:1), неудивительно, что слова о надежде превращаются в апокалиптику, то есть в ожидание, которое невозможно выразить в исторических категориях.