Введение в Ветхий Завет Канон и христианское воображение

Из поколения в поколение в общине передается память: родители рассказывают предания детям и внукам, те в свою очередь — своим детям и внукам и т. д. (Исх 10:1–2; 12:26; 13:8, 14, Втор 6:20, Ис Нав 4:21, Пс 77:5–8). У истоков важнейших преданий, очевидно, лежат какие–то реальные события. Скажем, у истоков рассказа об исходе из Египта, наверняка, было некое освобождение. Доказать, впрочем, это невозможно, да мы и не знаем, что это за освобождение. Предания рассказываются творчески: добавляются новые материалы, — иногда сознательно, чтобы актуализировать предание. Например, повествование об исходе в Исх 1–15 содержит тексты, сформировавшиеся лишь в период вавилонского плена: они отражают осмысление преданий об исходе в свете событий VI века до н. э. (плен и освобождение из Вавилона). Естественно, такие творческие добавления имеют разную ценность: есть вещи ценные и удачные, а есть — совсем даже наоборот. Как бы то ни было, процесс пересказа преданий достаточно вольный и живой: не теряя стройности сказания, рассказчик может «удивить» новое поколение слушателей добавлениями, которые содержат нечто актуальное для их жизни.

На мой взгляд, если мы распознаем в традиции это сочетание творчества и воспоминания, мы сможем лучше оценить ее как голос веры, не жертвуя методами критического анализа. В течение долгого времени библейская критика пыталась отделить воспоминания о реальных событиях от поздних напластований, получая в результате довольно куцее повествование (von Rad 1962, 112–115, 302–305). В современной науке и вовсе господствуют скептические настроения: с одной стороны, «исторические» притязания Ветхого Завета считаются все более ненадежными, недоказуемыми, а часто и неправдоподобными (Dever 2001; Finkelstein & Silberman 2001); с другой стороны, ученые согласны, что тексты перегружены идеологией, а потому ненадежны (Barr 2000). Эти научные разработки очень важны, однако к тексту надо подходить с адекватными запросами.

В новое время библейские тексты слишком часто судили в соответствии с современными критериями истинности и хотели от них того, на что те вовсе не рассчитаны. Нормативная традиция, передававшаяся из уст в уста, а впоследствии канонизированная, — это мир смыслов, в центре которого стоит ГОСПОДЬ, Бог Израилев; прежде всего именно ГОСПОДЬ действует в древнеизраильских песнях и сказаниях, придавая им убедительность особого рода. То есть в пересказе сочетаются и верность определенным смыслам, и творческий акт воображения. (Заметим в скобках, что и современный научный скептицизм является творческим актом воображения, укорененным в позитивизме. Но мы сейчас не будем на этом останавливаться.)

Конечно, динамизм традиции — не вчерашнее открытие. Еще в XVIII–XIX веках, в эпоху Просвещения, ученые разработали ряд гипотез о происхождении исторических текстов Ветхого Завета из более ранних документов. (В ту пору мыслили категориями «документов». Сейчас предпочитают говорить просто о «слоях» или «промежуточных этапах» развития традиции.) По одной из наиболее авторитетных гипотез, до сих пор сохранившей определенное влияние, в процессе передачи древнеизраильской традиции были четыре особо важные точки: в X, IX, VII и V веках до н. э.; в это время были созданы гипотетические документы, условно обозначаемые как Яхвист (J), Элохист (Е), Девтерономист (D) и Жреческая/Священническая традиция (Р). Каждый слой традиции опирался на воспоминания, брал от них необходимое (а ненужное отсекал), переформулировал и приспосабливал к новому контексту. Окончательная форма текста представляет собой комбинацию этих нескольких попыток переформулировать традицию.

Эта «документальная гипотеза» исходила из концепции эволюционного развития древнеизраильской религии. Современные ученые относятся к этой концепции скептически, но динамизм процесса признают, пусть и в несколько иной форме. В середине XX столетия вместо «документов» стали говорить о «традициях», однако динамизму по–прежнему отводится большое значение. Традиция предполагает и память и творчество.

В традиционном процессе пересказа, предназначенного актуализировать веру для каждого нового поколения, каждая версия такого пересказа (а версий было множество!) задумывалась как «окончательная» и самая правильная. Однако природа традиции такова, что «окончательной» версии быть не может: каждая постепенно вытесняется и заменяется новой, более свежей версией. Эта новая версия в свою очередь будет считаться «окончательной и правильной», но и ее потеснят следующие версии. Многослойность текста, заметная при внимательном чтении, связана с тем фактом, что в процессе развития традиции старые материалы не отбрасываются напрочь, а сосуществуют бок о бок с новыми. В этом есть изрядный плюс, ибо очень часто поздние сказители возвращаются к прежним (казалось бы, устаревшим) материалам и находят им новое применение.