Введите обвиняемых

Неохотно судьи приходят к выводу, что Марию Болейн можно считать препятствием к заключению законного брака, хотя бы пришлось признать виновным самого короля, ибо его величество знал, что не должен жениться на Анне, если до брака спал с ее сестрой. Вывод не представляется мне очевидным, мягко возражает Кранмер. В данном случае, безусловно, имеет место родство по браку, однако король получил от папы диспенсацию, в каковую тогда верил. Король не знал, что в подобных случаях папа не правомочен давать разрешение, это выяснилось позже.

Все это шито белыми нитками.

Неожиданно герцог заявляет:

– Все знают, что она ведьма. И если она заколдовала его, обманом женив на себе…

– Вряд ли король подразумевал колдовство, – говорит он, Кромвель.

– А что ж еще? – не унимается герцог. – Нам следует это обсудить. Если она заколдовала его, брак незаконен, таково мое мнение.

Герцог откидывается назад и скрещивает руки.

Поверенные смотрят друг на друга. Сэмпсон смотрит на Кранмера. Все старательно избегают смотреть на Брэндона.

Наконец Кранмер произносит:

– Нам не следует выносить это на публику. Мы можем принять решение о расторжении брака, но держать его в строжайшем секрете.

Все облегченно вздыхают.

Он говорит:

– Одно утешение, что нас не засмеют публично.

Лорд-канцлер добавляет:

– Правда так редка и драгоценна, что иногда ее следует держать под замком.

Герцог Суффолкский спешит к своей барке, крича, что наконец-то избавился от Болейнов.

Первый королевский развод тянулся долго и совершался у всех на глазах, о нем судачили не только на советах правителей, но и на рыночных площадях. Второй, если победит благопристойность, будет скорым, закрытым и непубличным. Впрочем, присутствия городской верхушки и знати не избежать. Тауэр – целый город со своим арсеналом, крепостью и монетным двором. Он кишит рабочим людом и чиновниками, но на время казни будут приняты строжайшие меры безопасности, а иностранцев выдворят за стену. Об этом позаботится Кингстон.

Анна, как узнает он с горечью, перепутала день своей смерти, встав помолиться в два часа ночи восемнадцатого мая. Королева призвала своего елемозинария и Кранмера, чтобы исповедаться в грехах. Никто не предупредил ее, что в утро казни комендант сам приходит за осужденными. Королева не ведала о протоколе, да и откуда ей знать? Кингстон оправдывается: войдите в мое положение, пять казней в один день, одна на следующий, причем казнить будут не кого-нибудь, а королеву Англии! Разве может она умереть, если городские чиновники не собрались, а плотники еще сколачивают эшафот? Хорошо еще, Анне в ее покоях не слышно стука молотков.

Комендант сожалеет о недоразумении, особенно ближе к обеду, когда ошибка вскрывается. Ситуация щекотливая и для Кингстона, и для его жены. Вместо того чтобы обрадоваться лишнему дню, Анна рыдает и говорит, что хотела бы умереть сегодня, что больше нет мочи терпеть.

Ей уже известно о французском палаче.

– Я уверил ее, что боли не будет, что она ничего не почувствует, – рассказывает Кингстон.

Но Анна снова сжимает пальцы на горле. Затем королева причащается Святых Тайн, клянется на Теле Господнем, что невиновна.

Разве, будь она виновата, она бы так поступила? – вопрошает Кингстон.

Королева оплакивает тех, кто ушел.

Шутит, говорит, что ее запомнят как Анну-без-головы, Анну sans tête.

Он говорит сыну:

– Если ты пойдешь на казнь вместе со мной, это будет самым суровым испытанием в твоей жизни. Если ты выдержишь его с достоинством, это послужит твоей доброй славе.

Грегори молча смотрит на него:

– Она женщина, я не выдержу.

– Я буду рядом и покажу тебе, что ты можешь выдержать. Смотреть необязательно. Когда душа разлучается с телом, мы встаем на колени, опускаем глаза и молимся.

Эшафот установлен на ровном месте, где раньше устраивали турниры. Отряд из двухсот йоменов призван охранять процессию. Вчерашнее недоразумение, смятение, проволочки забыты: сегодня все должно пройти как по маслу. С раннего утра он у эшафота, оставив Грегори в комендантских покоях, где собираются шерифы, олдермены, чиновники и знать. Он ставит ногу на ступени, проверяя прочность. Один из рабочих, посыпающих опилками эшафот, говорит: не сомневайтесь, сэр, выдержат, мы все утро бегаем вверх и вниз, но можете убедиться сами. Когда он поднимает глаза, палач уже здесь, разговаривает с Кристофом. Палач молод, одет с иголочки, приличное жалованье позволяет ему выглядеть настоящим джентльменом, и его непросто отличить от прочих чиновников. Это задумано, чтобы не испугать королеву раньше времени, а если одежда испачкается, что ж, эту потерю легко возместить. Он подходит к палачу:

– Как вы это сделаете?

– Я удивлю ее, сэр. – Переходя на английский, молодой человек показывает на свои ноги. На них мягкие домашние туфли. – Она не знает, как выглядит мой меч. Я спрячу его в соломе, отвлеку ее, она не успеет сообразить, с какой стороны я подойду.

– Покажите меч мне.

Палач пожимает плечами: