Вверяю сердце бурям

Во всяком случае Баба-Калан подготовился к такой встрече: еще в Тилляу ходили слухи, что Мирза, сын охотника Мергена, вернулся после долгих скитаний по свету в Туркестан и служит при дворе эмира Сеида Алимхана. Сам Мерген никому не рассказывал о сыне Мирзе и держался так, словно у него и не было никакого сына Мирзы. За последние три года Баба-Калан ни разу не попадал в Тилляу, а с отцом встречался только два раза в очень напряженной боевой обстановке и поговорить им о Мирзе как следует не довелось.

Мрачно и неохотно Мерген выразил свое неодобрение поведением Мирзы:

«Книжный червь грызет свои книги. Ореховый червь грызет орех. Забыл, что сам из народа и вредит народу».

Сам Баба-Калан, мы знаем, сталкивался уже с братом во время путешествия в Мешхед и в поисках сестры Наргис в Агалыкских горах и Карнапе, и давно составил весьма ясное представление, в кого Мирза превратился.

И сейчас при встрече на дворцовом айване Баба-Калан насторожился и мысленно ощетинился.

А вот Мирза знал о своем брате гораздо меньше.

Надо учесть: Мирза не знал, что Баба-Калан состоит на службе в рядах Красной Армии да еще в частях Особого Отдела. Вообще у Мирзы, всегда высокомерно настроенного, выработалась привычка не замечать «малых мира сего».

Видел ли ты павлина?

Клюв его всегда задран вверх.

Он не видит, куда ступает.

К тому же с детских лет он привык относиться к брату обидно-пренебрежительно. Он презирал в нем неграмотного пастушонка и простака, ни на что не способного.

Много лет братья были разлучены. Впервые Мирза встретился с Баба-Каланом в караване, направляющемся из Бухары в Мешхед самым простецким погонщиком верблюдов — тюячи, полунищим оборванцем, и Мирза тогда даже постыдился открыто признать его братом. Вообще же если даже до него и доходили слухи, что Баба-Калан служит в Красной Армии, то он как-то не придавал этому значения. Что из того? Мало ли кого большевики призывали служить под свои знамена. Тем более общие знакомые, встречавшие Баба-Калана в Самарканде или Каттакургаие, никогда не видели его в красноармейской форме. Всегда он ходил в узбекской местной одежде. Впрочем, Мирза не задумывался над судьбой брата: где он? Что он? Да и что там думать о незадачливом парне.

Сейчас при встрече бледное лицо Мирзы даже не порозовело. Никаких переживаний!

Мирзе понадобились секунды, чтобы поставить братца на свое место.

Высвободившись из объятий, он надменно отшатнулся и процедил сквозь зубы:

— Добро пожаловать, брат мой! Пройдем ко мне в мою скромную худжру. Следуй за мной!

Но и в небольшой, впрочем, богато убранной комнате, он нисколько не умерил своего высокомерия. Он не проявлял любопытства, вполне естественного, почти не задавал вопросов, а сразу же как опытный игрок в шахматы «расставил фигуры на доске по их значению»:

«Волею всевышнего мы, то есть я, Мирза, — мы, назир и доверенный советник их высочества Сеида Алимхана, и ты, мой младший брат по имени Баба-Калан, являемся ныне родственниками халифа правоверных Сеида Алимхана, да хранит всеблагой его здоровье и долголетие!»

— Родственниками? Тоже мне родственничек... — возразил Баба-Калан грубо, но у пего хватило сообразительности невнятно, неразборчиво прогугнявить последние два-три слова.

Но Мирза не соблаговолил даже услышать, что говорит брат, и твердо отрезал:

— А посему твое нахождение во дворце будем считать вполне правомерным и законным. На вопросы же дворцовой челяди отвечай: «Мы свояк их высочества. Супруга их высочества госпожа Наргис — наша сестра». Ты разве не знаешь, простофиля? Понял? Понял! А теперь закрой свой рот, больше не разевай и слушай.

Так Мирза узаконил неблаговидные «визиты» Баба-Калана во дворец, не задумавшись, каким образом Баба-Калан очутился в Бухаре. Да и что он мог вообще в ней делать.

— И пе задавай вопросов. Действуй и говори осмотрительно. Ты всегда был неловок, мужлан, простофиля. Что? Что ты сказал?

— Язык — конь. Не взнуздаешь его железными удилами, сброснт в грязь.

Па этот раз Баба-Калан говорил открыто, смело, усиленно кивая головой, так что подбородок упирался в голую грудь, что отнюдь не придавало ему умного вида.

— Так-то лучше... И прекрати свои воровские хождения сюда. Гарем халифа — святыня. Нарушивший святыню погибнет.

— Я... Мы...

— Молчи и слушай старшего. Зло сделано, — Мирза снизил голос до чуть слышного. — Но не води украденную козу по улице кишлака, не бросай медный поднос с крыши балаханы. Веди себя осторожно.

И тут, к изумлению хитреца Баба-Калана, — а он считал себя хитрейшим, — выяснилось, что его брат, эмирский назир и ближайший советник уже знает, что Баба-Калан связан со служанкой Савринисо и удостоен милостивой благосклонности ее госпожи Суады-ханум.