Со времени возвращения председателя Барбикена и капитана Николя их окружал ореол славы, коснувшийся еще одного человека. Читатели, конечно, догадаются, что вопрос идет о секретаре клуба, пылком и энергичном Мастоне. Не его ли изумительным вычислениям и математическим выкладкам главным образом обязана успехом эта смелая попытка? И если он не принял лично участия в полете ядра, то уж, конечно, не потому, что устрашился рискованного путешествия, а исключительно по той причине, что у почтенного артиллериста была всего одна левая рука (вместо правой у него был железный крючок), да и череп был не совсем в порядке, так как его покрывала гуттаперчевая заплата. Показать его жителям Луны значило бы дать дурное представление об обитателях Земли, потому что, как бы то ни было, а Луна не более, как спутник Земли. Оттого-то Мастон, к своему глубокому сожалению, должен был остаться; но он не сидел сложа руки. Он принял самое деятельное участие в сооружении телескопа колоссальных размеров, помещенного на Лонгспике, одной из высочайших вершин Скалистых гор. Когда же тот был готов, Мастон переселился и сам туда.
Затем, с той минуты, как из пушки вылетел снаряд, о чем ему немедленно было сообщено по телеграфу, он начал свои наблюдения, которые печатались в газетах и распространялись по всему свету, и продолжал следить за полетом отважных героев до тех пор, пока они окончательно не скрылись из виду. Катастрофа, постигшая путешественников, когда снаряд, описав кривую, упал в Тихий океан, понятно, в высшей степени встревожила всех товарищей Барбикена и Николя. Но тревога, как известно, оказалась напрасной: алюминиевый снаряд, глубоко нырнув в воду, так же скоро показался на поверхности океана, как и погрузился в него, и был подхвачен одним из фрегатов американского флота. В эту минуту Барбикен, капитан Николь и Мишель Ардан играли в домино.
Возвращаясь к секретарю Пушечного клуба, надо заметить, что деятельность за это время не прошла для него бесследно. Имя Мастона стало часто повторяться в газетах и вообще о нем много говорили в обществе.
Положим, что имея вместо руки металлический крючок и гуттаперчевую заплату на затылке, он уже не мог казаться красавцем, тем более, что никогда и не был им. К тому же, в описываемое время ему уже стукнуло пятьдесят восемь лет. Но все же оригинальность характера, живой ум, огонь в глазах и тот горячий интерес, с которым он относился ко всему, не говоря уже о его славе великого математика, настолько заинтересовали миссис Скорбит, что, несмотря на его физические недостатки, он быстро сделался тем идеалом, о котором она мечтала.
Надо прибавить, что американская богатая вдова, лишенная сама способности к математическим вычислениям (простое сложение вызывало у нее мигрень), по необъяснимой странности, чувствовала особенную склонность к математическим наукам. Люди, справлявшиеся со всякими «иксами» так же просто и легко, как фокусник со стаканами и бутылками, умы, понимавшие формулы в роде:
всегда возбуждали в ней большое уважение.
Горячая симпатия, которую миссис Скорбит почувствовала к Мастону, была скоро замечена им, но не только не обрадовала, но даже встревожила его. Начать с того, что богатая вдова была уже не первой и даже не второй молодости (ей уже минуло сорок пять лет) и, к тому же, очень некрасива: большие длинные зубы, плоский бюст и слишком прилизанные на висках волосы делали ее похожей на типичную старую деву. Впрочем, это нисколько не мешало ей обладать добрым, живым и общительным характером, и уже наверно она сумела бы сделать Мастона счастливым. Вообще дело было вовсе не в наружности Еванжелины Скорбит, — секретарь Пушечного клуба отлично понимал, что он и сам не имеет права добиваться красоты, — а в том, что его пугала уже одна мысль связать себя брачными узами.
Состояние американской вдовы было очень велико. Правда, она далеко не была так богата, как Вандербильт, Гульд, Гордон, Беннет и др. заатлантические миллиардеры, но все-таки смело могла фигурировать на празднестве, устроенном в отеле на Пятой улице, в Нью-Йорке, где присутствовали исключительно гости, обладавшие не менее чем пятью миллионами каждый. У Скорбит и было именно около пяти миллионов долларов, оставленных ей покойным мужем, Джоном Скорбитом, который сколотил такую почтенную сумму торговлей модным платьем и соленой свининой. Разумеется, вдова покойного Джона Скорбита не задумалась бы расстаться со своим состоянием, если бы жертва эта могла послужить к славе Мастона; но пока ничего подобного не требовалось. После сказанного легко понять, что ученому секретарю Пушечного клуба не стоило ни малейшего труда уговорить свою поклонницу пожертвовать несколько сот тысяч долларов на покупку, затеянную «Северным Полярным Товариществом практических деятелей». Раз дело шло о таком предприятии, где упоминалось имя Мастона, риску быть не могло! А когда было официально заявлено, что во главе его стоит Барбикен и Ко, она окончательно успокоилась.