Вверх дном

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, в которой хор недовольных берет самые громкие ноты

Сделанное предостережение имело, несомненно, ту хорошую сторону, что давало возможность во-время принять меры ввиду грозившей опасности или, по крайней мере сделать попытку избегнуть ее, переселившись на территорию, которой она почти не грозила.

Катастрофа, угрожающая обитателям земного шара, была двоякого рода: одним грозило удушение от недостатка воздуха, другим потопление.

Приведенное сообщение дало повод к самым разнообразным толкованиям, но все они кончались одним бурным единодушным протестом.

Из числа тех, которым грозила перспектива задохнуться, восстали американцы, французы, англичане, испанцы и т. д. Присоединение новых территорий, которые должны были подняться со дна океана, по-видимому, казалось им недостаточно заманчивым, чтобы примириться с предстоящей переменой. Париж, например, который оказался бы на таком же расстоянии от нового полюса, какое отделяет его от настоящего, не выиграл бы ровно ничего от подобной перемены. Правда, его жители пользовались бы вечной весной, но зато уменьшился бы слой воздуха, а это вовсе не пришлось бы по вкусу парижанам, привыкшим поглощать кислород не стесняясь.

Потопление угрожало обитателям Южной Америки, Австралии, Канады, Индии, Зеландии. Как бы не так! Большая наивность думать, что Англия допустит "Барбикена и K°" лишить ее самых богатых ее колоний, где англичане с успехом вытесняют туземцев. Очевидно, на месте Мексиканского залива образуется большое Антильское государство, овладеть которым, на основании доктрины Монро "Америка — для американцев!",[22] пожелают непременно и мексиканцы и янки. Наряду с этим обнаженное морское дно вокруг Зондских, Филиппинских островов и Целебеса тоже образует обширные территории, на которые смогут претендовать англичане и испанцы. Но напрасна надежда, что подобным вознаграждением можно возместить убытки от ужасного наводнения.

Если бы под вновь образовавшимися морями исчезли только якуты, лапландцы, патагонцы, даже китайцы и японцы, — ну, тогда, быть может, европейские державы и примирились бы с этой катастрофой. Но она заденет интересы слишком многих государств, и общий протест неизбежен. Что касается самой Европы, то ее центральная часть останется нетронутой, но западная поднимется, а восточная понизится, так что европейцы будут полузадушены или полупотоплены. К тому же, Средиземное море высохнет почти до дна, чего никак уж не потерпят ни французы, ни итальянцы, ни испанцы, ни греки, ни турки, имеющие, как народы прибрежных стран, неоспоримое право на это море. И какая польза будет тогда от Суэцкого канала, который сохранится в целости, так как он находится на нейтральной линии? К чему послужит весь труд Лессепса, если по одну сторону перешейка начисто исчезнет Средиземное море, а по другую останется только обмелевшее Красное море? Наконец, никогда, никогда Англия не согласится, чтобы Гибралтар, Мальта и Кипр превратились в горные вершины, скрытые в облаках, к которым не смогут больше приставать ее военные суда. Нет, тысячу раз нет! Никогда не сочтет она себя удовлетворенной присоединением к своим владениям хота бы целого Атлантического океана, превращенного в континент. Однако майор Донеллан уже собрался ехать в Европу, чтобы поспешить предъявить права Англии на новый материк, в случае если смелое предприятие "Барбикена и K°" увенчается успехом.

Протесты сыпались со всех концов света, даже от тех государств, для которых предстоящая катастрофа должна была пройти почти незамеченной; но если она и не касалась их непосредственно, то угрожала их владениям. Короче сказать, на Барбикена, капитана Николя и Мастона ополчилось все человечество.

Но зато какое благоденствие наступило для газет всех направлений! Какой спрос! Какие огромные тиражи! Газеты всего мира в первый раз соединились и единодушно заявили протест по этому вопросу, совершенно расходясь во всех остальных. Шутка ли сказать! Опасность грозила не каким-нибудь обычным нарушением европейского равновесия, — с этим помириться еще можно было, — а равновесия целого мира! И потому можно себе представить, какое впечатление произвело это сообщение на окончательно потерявших голову обитателей земного шара, и без того расположенных вследствие избытка нервности — характерной черты конца XIX столетия — к безумствам и глупостям!

Для Мастона, по-видимому, настал последний час. Возбужденная толпа ворвалась 17 сентября в его камеру с целью казнить его на месте, причем, нужно сознаться, полицейские агенты и не думали бы этому препятствовать.