Вверх по лестнице, ведущей вниз

Это был полный провал, хотя я и выполнила все инструкции. Достала в библиотеке суперобложки для украшения стен и навела порядок в стенном шкафу. (Почему это так бывает, что всегда что-нибудь да обнаружишь на дне шкафа? На этот раз – растрепанная, вся исписанная каракулями тетрадка девушки из моего класса Алисы Блэйк.) Я даже удостоверилась, что воткнутый в батарею флажок, которому мы салютуем каждое утро, прежде чем исполнить гимн нашей alma mater имени Калвина Кулиджа («Вы, верные сыны и дочери»), стоит под требуемым углом. (Как-то раз Адмирал Осел заметил, что он клонится куда-то не туда.)

Я общаюсь ежедневно с 243 учениками: 201 – на уроках английского языка и 42 – на классном часе. Но родителей пришло совсем мало. Одни прислали открытки, другие вообще никак не откликнулись. Те, с кем мне особенно хотелось повидаться, вовсе не пришли.

Не понимаю, зачем назначили День открытой школы так скоро после начала семестра. Мы даже не успели познакомиться со всеми учениками. И на классный журнал невозможно положиться – пометки о пропусках, опозданиях, галочки, крестики, а за что, разве упомнишь? Неприготовленный урок? Свист в классе? Брань?

Вот пришел чей-то отец прямо в рабочем комбинезоне. Пришел и сел, задумчиво скрестив руки на парте, – наверно, вспомнил свои школьные дни. Матери – привыкшие к терпеливому ожиданию, изможденные, робкие, недоумевающие – сидели, сжимая в руках сумочки, готовые просить, уговаривать, жаловаться или просто надеясь на доброе слово. Некоторые были настроены вызывающе, это те, кто пришел либо отомстить своим давним учителям за пережитое когда-то в школе, либо просить особых привилегий для своих детей, либо требовать от учителя сделать то, с чем не справились сами.

А я? Кто я такая, чтобы советовать этим взрослым людям? Что я знаю об их детях? Несколько штампованных фраз из характеристик: «Старается, не старается, прекрасный мальчик, прекрасная девочка». Несколько эвфемизмов: «С удовольствием проводит время в школе» – это о болтуне; «Весьма активен» – это о том, кто разбивает окна.

Была минута, когда мне захотелось всмотреться – не похожи ли родители на детей; но нет – передо мной сидели тупо смотревшие на меня незнакомые люди.

МАТЬ: Как дела у моего сына?

Я: Его имя?

МАТЬ: Джим.

Я: А фамилия?

МАТЬ: Стобарт.

Я: Ах да. (Кто же это?) Давайте посмотрим. (С авторитетным видом открываю журнал, быстро просматриваю – бесполезно. Стобарт? Это не тот ли парнишка, который все стучал карандашом по парте? Или это маленький розовощекий крепыш, который никогда не снимает пальто? Не вижу его фамилии в классном журнале. Может быть, мать что-нибудь подскажет?)

МАТЬ: Я по поводу плохой отметки, что вы ему поставили.

Я: По-видимому, он не старается. (Должно быть, это тот ученик, сочинение которого состояло из одной фразы: «Я много пропустил, не знаю, что писать».) Он должен упорнее работать.

МАТЬ: Исправьте ему отметку, и он больше не будет.

Я: Боюсь, что это не выход из положения. Он, по-видимому, мало занимается.

МАТЬ: Вы считаете, что он тупица?

Я: О нет.

МАТЬ: Он боится открыть рот. Шлепайте его, не стесняйтесь давать ему шлепка.

Я: Он должен проявлять больше инициативы.

МАТЬ: Я все перепробовала. (В ее голосе – беспомощность, а в глазах – уж не слезы ли?) Ну, будьте добры, исправьте ему отметку.

Я: Как по-вашему, почему он так плохо успевает?

МАТЬ: Вам виднее. Вы же учительница.

Я: Он едва-едва плетется.

МАТЬ: Что вы хотите от него, ведь он у меня недоношенный. Он больше не будет.

Я: Что ж, хорошо, что это волнует нас обеих. Если дома будут следить, пусть его отец…

МАТЬ: Этот сукин сын, подонок, шесть лет о нем ни слуху ни духу, надеюсь, он гниет где-нибудь в аду. (Все тем же извиняющимся мягким, просящим голосом.)

Я: Хорошо. (Прошли положенные пять минут, я слежу по часам.) Очень рада была с вами познакомиться. (Но она не уходит.) Что-нибудь еще?

МАТЬ: (Так это были не слезы, а злость!) Ну что вам стоит исправить ему отметку? Головы с вас не снимут за это.

Я: Но вы понимаете, что его знания не соответствуют…

МАТЬ: Ну, будьте так добры, хотя бы оставляйте его после занятий. Я уже измучилась с ним.

Я: Боюсь, это невозможно. Видите ли…

МАТЬ: Но вы же учительница. Он послушается учительницу!

Я: Давайте постараемся общими усилиями заставить его больше работать, он ведь так много пропустил…

МАТЬ: Наверно, он ходил бы чаще, если бы вы понятнее объясняли физику.

Я: Физику? Я преподаю литературу.

МАТЬ: То есть как это?

Я: В какую комнату вас приглашали?

МАТЬ: В 306-ю. К миссис Мангейм.

Я: Это недоразумение. Вам нужен мистер Мангейм, а я – мисс Баррет, 304-я комната.

МАТЬ: Что же вы сразу не сказали?

И все-таки этот день мне кое-что дал. Я узнала, что отец ученика не является в школу по той простой причине, что отец этот в тюрьме; что государственные завтраки, на которые всегда жалуются ребята, – зачастую все, что они едят за день; что засыпающий в классе парень работает по ночам в гараже; что девушка не готовила уроков, потому что ей негде их готовить.

Сколько мне еще всего предстоит узнать!