Под прикрытием нежданной дымовой завесы попробовали царцы обойти нас с берегов. Но Болинтер все же сумел завести двигатель. И, выкатившись из ферм моста, броневагон ударил по наступающей пехоте с обоих бортов всеми четырьмя пулеметами, заставив царцев залечь и отползти обратно к разъезду, где им были укрытия в виде простаивающих вагонов.
Вот тут-то нам и прилетело снова.
Пришлось срочно утягиваться обратно под фермы моста. По ним из пушки царцы не стреляли – берегли для себя.
Но другая проблема встала в полный рост. Боеприпасы кончаются. Бортовые крупнокалиберные «гочкисы» уже отдали остаток боекомплекта в носовую пулеметную башенку – гатлинг кормить. Он на велоприводе ел патроны очень даже активно. Даже специальные магазины повышенной емкости приходилось менять чаще обычного. «Гочкисы» же в отсутствии свободного обдува грелись, и спасала пока только ограниченная емкость кассет, дающая вынужденные перерывы в стрельбе.
Но,… кто же мог ожидать такой интенсивности огня? Ни мы, ни тем более враги на такое и не рассчитывали. Вот они и валяются на насыпи да по высоким берегам Цыси. Около сотни тел. Да еще у разбитого паровоза не меньше пяти десятков наколотили. По золотым галунам погон видно не менее восьми павших смертью храбрых офицеров. А не фига махая сабелькой в полный рост бегать в атаку на бронепоезд.
Эх… была бы дистанция боя побольше, пошире… Как раз у меня пушки длинные. А то есть такая теоретическая возможность, что если за потерями царцы не постоят, то сомнут они нас. Накоротке-то. Рывком. Шапками закидают. Их в батальоне, который перевозил разбитый мною эшелон, не меньше тысячи штыков. Хвала ушедшим богам, что боезапас у них также был ограничен на перегоне. Стрелять с некоторого времени стали совсем редко.
Семеро у меня в экипаже ранены выбитыми заклепками да окалиной металла сорвавшейся с бронелиста внутри кубрика от попыток бронебойных ударов врагов. Да Болинтер, дятел штатский, уронил себе раскаленный шар на сапог от неожиданности. Что там творится со штурмовиками на платформе, даже не представляю – за башнями плохо видно. Все же как и корабли БеПо больше рассчитаны на бортовой залп.
– Тавор, – позвал я денщика, который весь бой изображал из себя третий номер крупнокалиберного «гочкиса».
– Командир?
– Пока затишье образовалось, забирай ходячих раненых и дуй через мост на наш берег. Организуй доставку нам патронов, вторым рейсом – снарядов. А то мы скоро пустыми останемся. И узнай точное время, когда минеры все закончат? Пусть закругляются. «Хорошенького – понемножку», как моя бабушка говорила.
Перераспределили расчеты и выпустили раненых через задний люк, благо еще твердая поверхность берега была, а не сам мост.
Тавор еще сползал между колесами к штурмовикам, посчитал их раненых, и узнал как там вообще у них дела. А дела хреновые. Кожухи обоих пулеметов «гоч – лозе» побило шрапнелью. Ручной «гочкиз» уцелел, отделался одним разбитым диском. Двадцать три убитых. Остальные все ранены. В разной степени. От царапины до… страшно даже выговорить. Патронов мало. Гранаты еще есть – не расходовали.
Раненые ушли по крайним пешеходным дорожкам, укрываясь за толстыми брусьями ферм. Посередине моста ходить несподручно – между шпалами свободный полет до реки метров двадцать. Такая конструкция…
Осталось ждать, когда затишье окончится и царцам снова приспичит охреневать в атаке на пулеметы. Впрочем, я уже говорил, что мы не больше десяти процентов их на ноль помножили. За весь бой. И это при абсолютном нашем преимуществе в автоматическом оружии.
Открыли все двери и люки – внутри бронекапсулы жара несусветная – двигатель от нас только сеткой отделен. Пусть продует пока наш пепелац свежим речным ветерком…
На всякий пожарный оттянулись внутрь мостовой фермы вместе с платформой, на которую удалось собрать всех наших убитых горцев.
Жаль парней. На моей совести они – что стоило заранее озаботиться защитой от шрапнели? Сколотить примитивную крышу из досок над платформой?
А кто не додумал?
Командир не додумал.
Конструктор не додумал.
Кобчик не додумал.
Плохо я провел свой первый бой. Плохо. А как-то все мнилось по – другому. Враг оказался и храбрей, и упорней. И что удивительно – людей совсем не жалеет. Но не дурак… далеко не дурак. Как только понял, что солдат кладет в атаках напрасно – прекратил.
– Прикроете нас? – спросил заглянувший в люк лейтенант горных егерей. Фамилию не помню его. Гуляли как-то раз вместе в ресторане и в «Круазанском приюте» перед налетом на контрразведку.
– Что задумали, лейтенант?
– Да вот хотим с ребятами, пока дым от фугасов не разошелся пошарить по полевым сумкам царских офицеров, что на поле валяются. Вдруг что полезного из документов найдем? А может и языка целого, разве что покоцанного, притащим.
Видя мою некоторую рассеянность, добавил.
– Дело для нас привычное, господин комиссар. Абы кого я не пошлю.
– Ну, смотри, под твою ответственность, – решился я и щелкнул крышкой часов.
Господи, да еще полудня нет… а я весь выжатый как лимон.