Вверх тормашками в наоборот

Нужно было что-то делать. Опытом боевой медсестры я не обладала, перевязывать раны не научилась и, честно говоря, не была уверена, что готова увидеть, какие следы оставляют когти хищника. За свою жизнь я видела только руки, расцарапанные котами, кошками, котятами, да и то не часто. И тут меня осенило.

— Ты полежи тут, ладно? Я сейчас, я быстро! — прошептала Геллану, не совсем уверенная, что он способен меня услышать, но мне так легче было уйти от него: я не бросала, а убегала за помощью.

Верите: у моего учителя физкультуры глаза бы на лоб полезли, если б он включил секундомер и понял, с какой скоростью я умею бегать. Я неслась в сад пулей, не чувствуя ног, не понимая толком, дышу я или нет. Только ветер свистел в ушах, да коса билась о спину, как колбаса в авоське.

Калитка ржаво рявкнула, возмущаясь моим беспардонным поведением, но мне было не до реверансов, пусть уж терпит. Я неслась туда, где распустили павлиньи хвосты бело-голубые мимеи.

Пока нас не было, Тяпка с комфортом обустроилась: мимеи сплели для неё домик-кокон, похожий на тот, в котором я восседала вчера. Толстая задница балдела, щёки и нос ходуном ходили: мимеи любимицу не обделили, щедро набросали своих палок. Интересно: согласятся ли они помочь мне?..

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — заканючила я, упав перед мимеями на колени, и протянула ладони, как Тяпка протягивала лапки. Я не смела их калечить: Иранна сказала, что мимеи — живые. Чувствовала: вот так правильно, по-другому нельзя.

Тяпка заволновалась, начала подвизгивать. Вылезла из своего кубла и присела, сложив лапки, рядом. Мимеи дрогнули и замерли, будто прислушиваясь, затем загудели как-то тревожно, глухо. Чудилось: переговариваются, беспокоятся, сомневаются…

Мерцательная Тяпка протяжно свистнула и потёрлась о мои ладони, как кошка, оставляя жирные, щедрые радужные разводы. Наверное, это и решило исход дела: плети мимей скрутились в спирали, затем распрямились и начали падать кусками прямо мне в руки.

Я почувствовала, как слёзы забулькали у меня в носу.

— Спасибо, родные, спасибо! — бормотала я, прижимая светящиеся плети к груди.

Мимеи зазвенели, потянулись к моему лицу и слизали слёзы с щёк. Точно так, как впитывали радужную краску мерцателя… Не знаю, зачем они так делали, но понимала: им это нужно. Как будто произошёл обмен: мне — ветки, им — слёзы…

Я наклонилась и поцеловала Тяпку в мягкий носик. Та довольно заурчала и полезла в своё гнездышко, а я вскочила на ноги и понеслась назад.

Геллан лежал в той же позе и на том же месте. Я осторожно положила лианы мимей на нагретые солнцем камни и начала искать, как бы стянуть с него эту рвань, которая когда-то была одеждой. Спереди я нащупала шнуровку жилета и начала её распускать.

Нелёгкое дело мне досталось: шнур был затянут так, что я сразу вспомнила фильмы про барышень прошлых веков, которые носили корсеты и без конца падали в обморок, потому что не могли дышать из-за слишком тугой шнуровки.

Как только удалось мне ослабить путы, Геллан застонал и глубоко вдохнул. Я осторожно стала стягивать жилет и рубашку с правой стороны.

У него было изуродовано не только лицо. Шея, плечо, рука, бок — в уродливых шрамах. Бугры и вмятины — покорёженные, безобразные… красновато-синие, лишь кое-где — белёсые, зарубцевавшиеся шрамики…

А затем за его спиной что-то зашевелилось. Кажется, я взвизгнула. Это напоминало потрёпанный парус: грязный, рваный, весь в крови… Я не сразу поняла, что это, сидела на заднице и глазела во все глаза, открывая и закрывая рот от ужаса, неожиданности. Ступор на меня свалился.

За спиной у Геллана трепыхался какой-то кожистый отросток… В таких же буграх и вмятинах… И лишь когда он немного распрямился, до меня дошло! Крыло! Страшное, лысое, обезображенное, но всё же крыло! Как у большой птицы. Птеродактиля, что ли…

Я выругалась сквозь зубы и разозлилась сама на себя.

— Вот дура! Крыльев никогда не видела, ворона?

Словесная оплеуха помогла. Я схватила плети мимей и осторожно приложила к распоротому боку, а затем попыталась пристроить их на трепыхающееся крыло. Как-то оно не слишком помогло поначалу. Но от отчаяния соображалка работает быстрее: Зажмурившись, я провела радужными ладонями по глубоким царапинам. Мимеи тут же присосались, как пиявки. Ага. С крылом дело пошло легче.

Геллан дышал глубоко и ровно.

— Давай уже, открывай глаза. Раны начали затягиваться. Ты ж не барышня, чтобы валяться в обмороке полдня.

— Не уверен, что хочу открывать глаза, — пробормотал он.

— Ну и ладно, валяйся с закрытыми глазами, только не шевелись пока, — милостиво разрешила я.

Глаза он всё же открыл и посмотрел на меня пристально. Я во все гляделки честно смотрела ему прямо в очи. Ну да, ему важно было знать, не ворочу ли я нос от него, не противно ли мне…