«В естественном состоянии ни одно животное не испытывает неудобства от неумения говорить или понимать человеческую речь. Совсем иначе обстоит дело, когда животное приручено человеком. Собака и лошадь развили в себе, благодаря общению с людьми, такое чуткое ухо по отношению к членораздельной речи, что, в пределах свойственного им круга представлений, они легко научаются понимать всякий язык. Они, кроме того, приобрели способность к таким чувствам, как чувство привязанности к человеку, чувство благодарности и т. д., которые раньше им были чужды. Всякий, кому много приходилось иметь дело с животными, едва ли может отказаться от убеждения, что имеется немало случаев, когда они свою неспособность говорить ощущают теперь
как недостаток»[58].Вспомните, как часто мы сами восклицаем, удивляясь уму собаки, желая похвалить ее: «Только не говорит!».
Для чего я все это повторяю здесь?
Для того, чтобы сильнее утвердить читателя в том мнении, какого держусь сам, дабы каждый из вас, товарищи любители, лучше, полнее уяснил суть той исключительности собаки, о которой так решительно высказался Павлов.
И вот это действительно исключительное, действительно необыкновенное животное очень часто вынуждено терпеть многие и многие несправедливости со стороны человека, влачить жалкое существование.
Есть еще такие «собаководы». Дома у него собака привязана, как будто она дикий лесной зверь, который стремится убежать (да и того, при желании, можно приручить!), не подойди, не поласкайся; и сам он, хозяин, к ней никогда не подойдет, не подарит ласки. А при случае хвалится: «Я, я… у меня собака!». Мнит себя знатоком и настоящим покровителем животных (именно такие чаще всего и заявляют: «Я люблю животных…»). А для собаки его дом — тюрьма. Только собачья преданность может платить за такую пытку, продолжающуюся всю жизнь, готовностью защищать этого человека, быть верной ему до конца, не стремится убежать и найти себе лучшее место.
Человек подчас творит с животным абсолютно недопустимые вещи. Мне не забыть отвратительный случай с полуторагодовалой овчаркой, которую хозяева бросили на даче. Она надоела им, и они не нашли ничего лучшего, как, уезжая с дачи, закрыть собаку в пустом помещении, оставив ее на произвол судьбы. Но верный пес выбил окно и догнал машину хозяев на дороге. Некоторое время они пытались ее прогнать, а потом, видя, что от нее не отвяжешься, раздавили колесами автомобиля.
А скажи этим людям, что они поступили подло, мерзко, — еще обидятся. Я встречал типов, которые, совершив подобный отвратительный поступок, считали его вполне оправданным и даже необходимым, а себя — сердобольными, «добрыми».
Иногда сердобольность может проявляться весьма оригинально. В одном доме умерла женщина, после нее осталась маленькая дворняжечка. Она стала выть. Надоела. Тогда ее увели в лес, привязали к дереву и покинули: убивать было «жалко». А оставлять на произвол судьбы — умирать от голода — не жалко. Привязали — авось кто-нибудь сжалится, подберет. К счастью для собаки, вышло действительно так. Шел мимо добрый человек, пожалел, отвязал и увел к себе.
Разве не укор нам, людям, что на памятнике Барри на собачьем кладбище Парижа выбита надпись: «Спас жизнь сорока человекам. Был убит сорок первым». Об-этом поведал нам А. Куприн, написавший проникновенный, глубоко человечный очерк о Барри[59]
.Очень часто виноваты в гибели животных разгильдяи-владельцы. Типичный пример произошел минувшим летом на озере Шарташ у Свердловска. К пристани подошел речной катер-трамвай; на мостках спал пьяный, свесив ноги над водой; около сидела собака-овчарка. Ноги мешали пристать судну. Матрос с катера спрыгнул на землю и хотел разбудить спящего, собака бросилась на него, покусала. Обозлившись, он схватил багор с железным крюком на конце и двумя ударами убил ее. Возмущенные пассажиры — невольные свидетели этой сцены — все единодушно покинули катер.
За что он убил ее? Ведь она выполняла свой долг — охраняла хозяина.
Багром надо было ударить не ее, а его, этого пьяницу; разумеется, не для того, чтобы убить, а чтобы привести в чувство и заставить взять собаку на поводок, убрать ноги. Так, вероятно, и сделал бы другой, не такой бессердечный, как этот парень с катера.
Неизвестно, кто первый сказал: собаке — собачья смерть, — но ясно, что сказал это недобрый человек. А сколько есть других поговорок, напоминающих о несладкой собачьей доле: «собачья должность», «собачья жизнь» и так далее.
А что проделывают зачастую с животными дети? В клуб принесли щенка. Забавы ради ребята отрезали ему мошонку, уши, лапы и в таком виде — кровоточащий комочек, издающий лишь слабый предсмертный писк, — доставили в клуб, чтобы умертвить. И никто не остановил их, когда они были заняты своей страшной «забавой»!