Вы хотели войны? Вы ее получите!

Родин махнул рукой Бессчетнову, и группа, уже разделенная по экипажам, ускоренным шагом, но несуетно, двинулась к вертолетам. Лопасти высвистывали свою боевую песнь, и когда последние бойцы исчезли в чреве «вертушек», Родин и Приходько забрались вслед за ними – каждый на свой борт.

– Заводи, – сказал Полковник Денису, наметанным взглядом заметив, что лопасти замерли, и – чтоб как-то себя обозначить.

Денис решил добить Полковника, предвкушая, как вместо ответа, тому придется глотать пыль взлетающих бортов. И пусть поплюется в небо.

– Заводят девушку в кустики, чтобы потискать, или, например, леденец за щечку, чтобы пососать, – членораздельно, как полетное задание, пояснил он. – А вертолет – запускают!

Полковник набрал воздух в легкие, чтобы раздавить, размазать, уничтожить наглеца. Но Сурцов, круто повернувшись, уже зашагал к вертолету, легко вскочил по приставной лесенке и исчез в его чреве.

Даже молчаливые офицеры-аборигены, синхронно, как в отражении, подавили улыбки: этикет не позволял насмехаться над «Полковник-баши».

Мирза отвернулся, подумав, что Полковник неумен: подчинить тех, кто летает, нельзя, если сам не летаешь. А еще и получишь в довесок с небес пару «лепешек».

Сурцов оседлал командирское место, которое ему уступил пригнавший вертолет «правак» – штурман экипажа – рыжий Василий Темко, оглянулся на Степана – небритого, как всегда, борттехника; тот кивнул, повел усами и задраил борт…

* * *

Сколько раз ни летал Родин на вертушках в разных частях света, по своей воле и по прихоти руководства, – всегда испытывал благоговейное восхищение, когда летчик, держа в руках немудреный вертикальный рычаг, который смешно назывался «шаг-газ», подымал в воздух многотонную машину и заставлял ее делать все, что ему хотелось…

Лопасти злее замолотили раскаленный воздух, боевые воздушные машины одна за другой оторвались от земли, зависли и круто пошли вверх. Четыре провожающие фигурки с задранными к небу лицами вскоре превратились в едва заметных букашек.

Мирза хотел навязать Родину своих безмолвных офицеров и, получив жесткое, без комментариев, «нет» особо не настаивал. Таджики вздохнули с облегчением. Полковник, скрипя зубами, решил соблюсти нейтралитет.

Иван пристроился за спинами летчиков на откидной скамейке. Денис, повернувшись, прокричал:

– Куда?

– Давай на Ба-Хайр! – проорал в ответ Родин.

– На Ба-Хайр? А пиндюлей не получишь?

– Переживем.

– Как знаешь.

– Полковник мудак! А Мирза – тот еще сукин сын. – И, оглянувшись на бойцов, Родин заверил: – Разведка все знает.

– Может, крутанемся в режиме «охота», и ну, его нах? – сделал последнюю попытку избежать воздушно-земных приключений Сурцов.

Родин отрицательно покачал головой, показал своим характерным жестом: ударом ладони по сложенным колечком пальцам другой руки. Это означало: делаем засаду. Показав вниз на дорогу, прокричал:

– Вот – караванный путь Ба-Хайр!

Сурцов кивнул, мол, вижу!

Терракотовые, с серыми и коричневым проплешинами складки-морщины горных хребтов раздвинулись оскалом ущелья. Денис, совершив вираж, направил борт между скал, повторяя все изгибы высохшего русла реки, похожего на распластанное чудовище с вырванными жилами. Позади стрекотал второй борт: ведомый, балагур и весельчак Юрка Каюков, старательно повторял все пируэты Сурцова. Дорога здесь змейкой вилась вдоль берега, местами полузасыпанная оползнями, поросшая клочками порыжевших от солнца кустов.

* * *

… Полеты в горах и, особенно в ущельях, ни с чем ни сравнимы. Они смертельно опасны для новичка, а для профессионала – сгусток восторга. Жара, высокогорье, воздух разреженный, плохо держит машину, движки задыхаются. А к этому еще – перепады температуры воздуха на склонах, на нагретой стороне горы, и теневой, зубчатый рельеф… И вот ветер становится непредсказуемым, коварно меняя направление и силу в самый опасный момент, мгновенно лишает винтокрылую машину опоры. Наконец зависаешь перед посадкой, и не разглядишь толком, на картах ведь не нарисовано, что там под брюхом – щебень или пыль. И окунаешься с головой в серую, будто цемент, «муку», ни черта не видишь, кроме круговерти, теряешь чувство реальности, пространственную ориентацию, а пресловутый «третий глаз» не срабатывает. И надеешься только на божье провидение, ангела спасителя. А не углядели тебя всевышние силы в этой пылюке – получай «гроб с музыкой». Вертушка цепляет винтом препятствие, мгновение – и ты с пацанами уже на боку, лопасти-крылья, чуть задев скалы, беззвучно разлетаются в щепки. А там, как повезет, может. и не вспыхнет аппарат. Но на это надежды – ноль с палочкой: керосину на борту около двух тонн, и непременно зальет он застопорившиеся раскаленные двигатели, и тут уж думать нечего: вместе с ребятами быстрей уносить ноги, скачками и ползком… Ведь вертолет, сердешный, сгорает быстро, минут семь-десять, и остается один обгорелый каркас, долго потом чадящий резиной и маслами.