Вы хотели войны? Вы ее получите!

– Как именно? – Приходько начал терять терпение. Бывший командир начал доставать. Устроил скандал на его работе, гляди, еще рассчитают. Где еще найдешь такую непыльную работу с премиальными за конфиденциальность. Педики в своем клубе безобидны, душой оттаивают, разве что иногда сцены ревности устраивают. Обхохочешься. Но – никакого мордобоя…

– Так жить нельзя, – повторил Иван. – Охаживать, как ты, педерастов-наркоманов. Ты смотри, что творится! Они скоро полстраны на иглу посадят. Начиная с молодежи. Я свою девчонку потерял, не смог уберечь от наркоты. Помнишь, что я говорил в Чечне? Это сбывается. В худшем варианте.

Мужчина-официант принес огромный заварной чайник и два внушительных, старательно сварганенных бутерброда.

Выждав, когда официант уйдет, Иван продолжил:

– Виктор, я собираю ребят нашего спецназа. Со мной пойдут Корытов, Конюхов. Бессчетнов согласился. Мы объявим войну наркомафии. Без правил и прокурора. И за Гриню Шевченко персонально рассчитаемся. Кстати, Мирза – в Москве обосновался. Сейчас он – крупный наркобосс, контролирует поставки героина из Афгана.

– Откуда ты знаешь? – мрачно поинтересовался Приходько.

– Есть друзья, как говорится, в спецслужбах.

– А кто будет финансировать эту войну? – Приходько скептически глянул на Родина. – Наркоконтроль? Война – это самое дорогое удовольствие.

– Наркомафия и будет платить. Ну, что, замполит?

Приходько усмехнулся.

– И когда выступаем, мой генерал?

– Скоро. До первой звезды.

Приходько проглотил кусок бутерброда.

– От такого предложения стакан водки бы садануть.

– Ага, попроси сейчас ту кукушку принести! – поддержал Родин.

– У нее тогда все перья вылезут от злости… Ты хоть понимаешь, что ты затеваешь? Это огромнейшая махина, система, целая армия, которая раздавит нас, как тараканов на строевой подготовке.

– А на нашей стороне будет внезапность и неизвестность. Это будет партизанская война, которая сковывает силы целых армий.

– Хорошо. Я подумаю. И составлю план-конспект, как для политзанятий.

– А твой гадюшник я сожгу, – вдруг пообещал Родин.

Униженный раб – это завтрашний предатель

В апартаментах Мирзы, где утонченность восточного стиля переплеталась с европейской отделкой, позволявшей выгодно располагать и скрывать всю необходимую начинку рабочего кабинета, комплекта бытовой аппаратуры, единственно чужеродным предметом, так можно назвать, был Холеный. От его лоска не осталось и следа, он больше походил на потертый полтинник. Стоя навытяжку перед хозяином кабинета, он принял самый пришибленный вид, понимая нутром, что в системе, в которой он погряз сначала по яйца, а потом – по уши, нет ни справедливости, ни прав, ни одного маломальского закона. Закон был один. Он буквально подпрыгивал от возмущения на диване, потрясал смятой газетой, в которой был опубликован материал о скоропостижной кончине депутата Госдумы Благородовой.

– Вы что – конченные идиоты? Вы что натворили, кретины?

– Мирза, вы же сами сказали, подсадить деток Эммы поплотнее, – пробормотал Холеный..

Мирза побагровел еще сильнее, став цветом, как грозовая туча. Глаза сверкнули молниями.

– Но не кирдык же им делать!

Он швырнул газету на стол.

– Да это не я – это Эдисон им впарил такие лошадиные дозы, – стал торопливо и безнадежно топить подручного Холеный.

– Эдисон – патисон, – перебил Мирза, снова схватил газету, стал читать. – «По информации наших источников в Государственной Думе, депутат Эмма Благородова покончила с собой сразу после похорон ее детей – студентов Глеба и Кристины, смерть которых наступила от передозировки сильнодействующими наркотиками…» Ты понимаешь, куриная башка с бараньими мозгами, этой бабе цены не было! Агент влияния номер один в Госдуме! Ты нанес ущерб нашему делу, который вообще не поддается исчислению. Невосполнимый ущерб, который тебе за всю твою дрянную жизнь не отработать. И что будем делать?

И он так глянул на Холеного, что тот нутром ощутил, до самых кишок, что дела его плохи, что дрянная жизнь его с этого мгновения не стоит ни гроша, и не оправдаться, не откупиться, не отмазаться: пристрелят, как собаку. Точно пристрелят. И даже не попрощаются. И никто искать не будет. Таких, как он, не ищут. И Вальтер в который раз горько пожалел, что связался с Системой.

Мирза встал, подошел к окну, зачем-то задернул занавеску.

– И потом… Что за драки происходят в ночных клубах?

– Да это бивень из деревни устроил, случайно в клуб попал, – уже без запала, печально стал рассказывать Холеный. – Эдисон сдуру ему «колеса» предложил. Я выяснил, он мойщиком окон работает. Так мы его напарника с крыши сбросили, а сам он со страху куда-то сдрыснул. Вот…

– Слушай, хрен Холеный, зачем я тебя на студенческий сектор поставил? Чтоб вы там с колхозниками разборки делали? За что деньги плачу? И как идет освоение других молодежных клубов?

– Внедряемся, изучаем контингент…

– И долго будешь изучать, профессор? А Эдисона кончать надо. Ты понял?

– А как? – с облегчением в душе отреагировал Холеный: может, Эдом и обойдется.