Вы хотите поговорить об этом? Психотерапевт. Ее клиенты. И правда, которую мы скрываем от других и самих себя

– Они могут быть честными! – продолжает она. – Одна женщина брякнула: «Я понятия не имею, что сказать» – и мне стало намного легче! Я сказала ей, что пока не заболела, тоже не знала, что говорить в таких случаях. В университете, когда мои студенты узнали, первое, что они сказали: «Как же мы без вас!» – и это тоже хорошо, потому что это выражает то, как они ко мне относятся. Люди говорили: «Не-е-ет!» или «Я всегда не связи, звони, если захочешь поболтать или просто развеяться». Они помнили, что я – все еще я. Что я все еще их подруга, а не просто раковый пациент, и они могут поговорить со мной о своей жизни, о работе и последнем эпизоде «Игры престолов».

Одна вещь удивляет Джулию в процессе наблюдений за собственным умиранием – насколько живым стал ее мир. Все, что она воспринимала как должное, рождало ощущение откровения, как будто она снова была ребенком. Вкусы: сладость клубники, сок которой стекает по подбородку, или нежная выпечка, тающая во рту. Запахи: цветы на лужайке перед домом, духи коллеги, морские водоросли, выброшенные на берег, потное тело Мэтта в постели ночью. Звуки: струны виолончели, визг машины, смех племянника. Впечатления: танцы на дне рождения, наблюдение за людьми в кафе, покупка красивого платья, открытие писем. Все это, каким бы мирским оно ни было, бесконечно радует ее. Она стала гиперприсутствующей. Когда люди слепо верят в то, что у них есть все время этого мира, заметила она, они становятся ленивы.

Она не ожидала испытать подобное удовольствие в своем горе, и это в некотором смысле бодрит ее. Но даже пока она умирает, осознала она, жизнь продолжается: пока рак распространяется по ее телу, она по-прежнему проверяет Твиттер. Поначалу она думала, зачем терять даже десять минут из оставшегося времени на такую ерунду. А потом решила: «Почему нет? Мне нравится Твиттер!»

Она также старалась не зацикливаться на том, что теряет. «Пока я могу нормально дышать, – говорила мне Джулия. – Становится труднее, и я печалюсь. Но сейчас я дышу».

Она приводит еще примеры того, что помогает ей, когда она говорит людям, что умирает.

– Объятия – это здорово, – говорит она. – И еще «Я люблю тебя». Мое самое любимое – это простое «Я люблю тебя».

– Кто-то так говорил? – спрашиваю я.

Мэтт говорил, отвечает она. Когда они узнали, что у нее рак, его первые слова были не «Мы справимся» или «Черт!», а «Джулс, я так тебя люблю». Это все, что ей нужно было знать.

– Любовь побеждает, – говорю я, ссылаясь на историю, которую Джулия однажды мне рассказала. Когда-то ее родители переживали непростой период и расстались на пять дней – ей в то время было двенадцать. К концу недели они снова были вместе, и когда Джулия с сестрой спросили, почему, отец с нежностью посмотрел на мать и сказал: «Потому что в конце концов любовь побеждает. Всегда помните это, девочки».

Джулия кивает. Любовь побеждает.

– Если я напишу эту книгу, – говорит она, – может быть, я скажу, что лучшие ответы, которые я получала, шли от людей, которые говорили от чистого сердца и не редактировали сами себя. – Она смотрит на меня. – От вас, например.

Я пытаюсь вспомнить, что сказала, когда Джулия сообщила мне, что она умирает. В первый миг я почувствовала себя неуютно, во второй – опустошенно. Я спрашиваю Джулию, что она помнит. Она улыбается.

– Оба раза вы сказали одно и то же, и я этого никогда не забуду, потому что не ожидала такого от психотерапевта.

Я качаю головой. Не ожидала чего?

– Вы невольно произнесли таким тихим, грустным голосом: «О, Джулия…» – что было идеальным ответом, но то, что вы не сказали, значило больше. Вы прослезились, но я заметила, что вы не хотели бы, чтобы я это видела, поэтому не сказала ничего.

Картинка постепенно вырисовывается у меня в голове.

– Я рада, что вы видели мои слезы, и вы могли что-нибудь сказать. Я надеюсь, теперь будете.

– Ну, сейчас я бы сказала. После того как мы вместе написали мой некролог, думаю, я прямо открытая книга.

Несколько недель назад Джулия закончила писать свой некролог. Мы в то время вели весьма серьезные беседы, обсуждая, например, как она хотела бы умереть. С кем бы она хотела быть и где. Чего бы она хотела для утешения и спокойствия. Чего она боялась. Какие похороны планировала. Как и что она хотела сообщить людям.

Даже обнаружив скрытые стороны своей личности после постановки онкодиагноза – более спонтанные, более гибкие, – в душе она по-прежнему была человеком планирующим, и если она собиралась примириться со своей ранней смертью, ей следовало по возможности сделать это так, как она сама бы этого хотела.