Вы любите пиццу?

– Разве это жизнь, а? Ни тебе мира, ни тебе ссор… По-моему, это не жизнь, Джельсомина. До сих пор мы готовы были терпеть, потому что любили друг друга, но раз любовь ушла – всему конец… Джованни колотит Лауретту. Марио так мрачен, что у меня сердце разрывается. Дино, по обыкновению, упрямствует, а ты, ты вообще похожа на осеннюю муху. Ну, скажи, какого яда ты наглоталась? Со мной вообще никто почти не разговаривает… Клянусь кровью святого Януария, не понимаю, какого черта я торчу в этом доме, если от меня все держат в секрете?

– Это будет продолжаться до тех пор, пока не найдут убийцу Рокко…

От огорчения Серафину понесло:

– Твой муж был не таким уж сокровищем, но пока жил, хоть никого не беспокоил. Неужто теперь все должно полететь к чертям только потому, что он помер?

Джельсомина почти не рассердилась – хорошо зная сестру, она сразу разгадала маневр.

– Вот ты все болтаешь, болтаешь, Серафина, и сама не знаешь, что несешь… Попробуй уразуметь, что в этом доме больше невозможно жить по-старому!

– А почему? Из-за смерти Рокко?

– Господи Боже ты мой! Да просто все боятся, что его убийца – один из нас! Неужели тебе до сих пор это не ясно?

Почтенная матрона только рот раскрыла от удивления. Придя наконец в себя, она встряхнула сестру за плечи:

– Да ты просто очумела, Джельсомина?

– Пока нет, но еще немного и наверняка свихнусь!

– Объясни хоть толком, что же тут творится.

– А то, что твой муж, сын и зять уверены, что это Дино прикончил Рокко!

– Не может быть…

– Да, а самое страшное, Серафина… что порой и я сама сомневаюсь в его невиновности…

Это заявление добило матрону, и она рухнула на стул, схватившись руками за колени, словно старуха. Серафина не умела ни анализировать, ни доказывать что бы то ни было и только интуитивно сопротивлялась:

– Нет-нет… этого не может быть… быть не может…

И вдруг она кое-что вспомнила.

– Погоди, Альдо ведь уже говорил тебе несколько дней назад что-то вроде того… И ты тогда не верила! Так почему же сейчас?…

– Возможно, Альдо первым учуял правду. Я-то ни о чем не догадывалась… а потом еще эти двое убитых… причем один – ножом Дино, а второй – возле его лодки… Вот тебе и вопросики. Кто расправился с убийцами Рокко? И зачем, если не для того, чтобы заткнуть им рот?

– Повторяю тебе: это невозможно, Джельсомина. Дино живет с нами больше двадцати пяти лет, и он всегда был хорошим человеком. Дино любит тебя, и что с того? Разве это преступление?

– Нет. Но преступление – убивать того, кто стоял между нами.

– Будь Дино на это способен, не стал бы ждать так долго!

– Если бы не эта поездка в Геную, может, ему и в голову бы не пришло ничего такого!

– Ладно… Допустим, из любви к тебе Дино решил отделаться от Рокко… Но Альдо? По-твоему выходит, что Дино, который всегда был для меня все равно что родной брат, мог погубить моего мальчика? Да вы все просто рехнулись!

Обе женщины, пригорюнившись, умолкли. Серафина, которая не умела долго молчать, первой нарушила тишину.

– Какая-то дикая, нелепая история… А тут еще Памеле через четыре дня конфирмоваться.

Джельсомина постаралась утешить сестру:

– Не волнуйся, мы постараемся, чтобы малышка ни о чем не догадалась и получила свой праздник!

День закончился лучше, чем можно было предвидеть, судя по его началу. Джованни пришла в голову счастливая мысль принести к ужину двухлитровую бутыль «кьянти». Молодой человек заявил, что хочет побаловать домашних. Бережливая Серафина предложила оставить вино до конфирмации Памелы, но зять сказал, что принесет еще. И все сразу позабыли о сурово молчащем Дино, о тревоге Джельсомины, об отрешенности Альдо, и даже общий страх перед Синьори отступил на задний план.

Когда Джованни попросили объяснить, откуда у него это чудо, молодой человек беспечно рассмеялся. Оказалось, он набрел на группу американских туристов. Завтра с утра Джованни поплывет с ними на яхте по островам. Один из этих ребят говорит по-итальянски, и он будет переводчиком. Муж Лаутерры проведет с американцами два дня, зато получит восемь тысяч лир, причем тысячу – задаток – ему уже дали, отсюда и вино. Всем налили немного «кьянти», включая самых младших, Бруну и Бенедетто, но те сморщили рожицы и заявили, что предпочли бы пирожное. На один вечер в дом Гарофани вернулась прежняя атмосфера. Даже Альдо включился во всеобщее веселье. Мать так обрадовалась, что согласилась спеть «Санта-Лючию». Потом Марио приятным тенором исполнил «О соле мио». На губах Дино, слушавшего брата, появилась улыбка, и все сердца окончательно оттаяли.