Вы любите пиццу?

Какая глупая штука жизнь. Кажется, ты давно освободилась от всех любовных историй, стала громадной и неповоротливой, в сущности ни на что не похожей… И вот достаточно, чтобы какой-то старый дурень явился и посмотрел на тебя как прежде, чтобы тут же вновь нахлынули старые, позабытые чувства. Серафина безотчетно выпрямилась, подтянула живот, пытаясь хоть чуть-чуть походить на красавицу Фину, из-за которой дрались когда-то парни. Почему она предпочла веселого лодыря Марио спокойному и трудолюбивому Риго? Ответить на это могла бы только та исчезнувшая Фина. А нынешняя лишь невесело рассмеялась.

– Тебе бы не следовало говорить об этом, Риго, – бесполезно и только причиняет боль.

– А мне, думаешь, не больно?

– Почему бы тебе не жениться?

– Слишком поздно… а единственную, о которой я мечтал, отнял другой…

Что бы там ни говорили, а все же лестно знать, что существует на свете мужчина, способный хранить вам верность всю жизнь, так и не получив ничего взамен. Потрясенная Серафина почувствовала, как ее охватывает волна нежности, и на пиццу скатилась слеза.

– Ты плачешь, Фина? – ласково спросил Риго.

– Это ты заставил меня плакать, чудовище! Очень надо было говорить обо всем этом… Теперь я чувствую себя старухой, хотя до сих пор даже не думала ни о чем таком…

– Для меня тебе всегда будет двадцать лет!

В порыве восторга матрона без лишных раздумий поцеловала кузена. Хоть этот поцелуй и был самым невинным, скорее сестринским, высоченный полицейский пришел в глубокое замешательство.

– Можете не стесняться…

Оба подскочили, словно действительно совершили что-то постыдное. Марио, стоя на пороге, жег их гневным взором.

– Ну, Риго, бессовестный ты негодяй, мало того, что ты обесчестил семью, работая в полиции, тебе еще надо являться в мой дом удовлетворять свои низменные инстинкты?

Прийдя в себя от первого порыва изумления, Серафина возмутилась:

– Перестань говорить глупости, Марио! Ты сам же об этом пожалеешь!

Но Гарофани слишком кипел от ярости, чтобы так быстро внять голосу рассудка.

– Кто это тебе позволил говорить, Серафина? Ты же вообще ничтожество!

Матрона задохнулась от негодования, и муж тотчас же воспользовался ее молчанием:

– Да-да, ничтожество, иб^как еще назвать женщину, которая, даже не дожидаясь, пока ее муж испустит последний вздох, подыскивает себе другого мужчину?

– Тебе не стыдно?

– Стыдно? Ничего себе! Это ты, несчастная, должна сгореть со стыда! Я уже давно слушаю, как вы тут воркуете! Этот со своей «Финой», и ты со своими «тю-тю-тю»… Я не очень удивлюсь, Риго, если узнаю, что это ты пытался раздавить меня вчера! Видимо, тебе так уж не терпится отобрать у меня жену!…

Полицейский шагнул вперед.

– Продолжай в том же духе, Марио, и я разобью тебе морду!

Гарофани слегка отступил – уж что-что, а он драться не любил никогда.

– Значит, ты решил прикончить меня вместе со своей сообщницей?

– На сей раз, Марио, ты свое заслужил! – зарычал де Сантис, бросаясь на него.

– Остановись, Риго! – возопила Серафина.

Мужчины посмотрели на нее и с удивлением обнаружили, что матрона вытащила старый обшарпанный чемодан и начала складывать белье.

– Что ты задумала? – ошарашенно спросил Марио.

– Я ухожу.

– Уходишь? Куда?

– Не знаю… но мне ясно одно: я не могу больше оставаться с человеком, который перестал меня уважать!

– А… а дети?

– Ты займешься ими сам!

– А… пицца?

– Пусть тебе ее делает другая!

Подобная перспектива погрузила Марио в такую растерянность, что он только и смог пробормотать:

– Никак не ожидал от тебя такого…

– А я? Могла ли я ожидать, что человек, которому я посвятила всю жизнь и который наделал мне столько детей, что просто не верится, человек, ради которого я работаю, как вьючная скотина, в награду обзовет меня же ничтожеством?

Гарофани стало стыдно, но он не знал, как отступить с честью.

– Поставь себя на мое место, Серафина! Я лежу чуть ли не на смертном одре и вдруг слышу, как этот тип нашептывает тебе…

– Он разговаривал не со мной…

– А с кем же тогда?

– С другой… исчезнувшей много лет назад… ты тоже знал ее, Марио, но давно позабыл об этом.

Гарофани никак не мог взять в толк, о чем говорит жена, но необычные интонации ее голоса так растрогали его, что добряк едва не расплакался.

– Я… я прошу у тебя прощения, Серафина.

Взглянув на толстую добродушную физиономию своего не слишком проницательного супруга, Серафина глубоко вздохнула, и этот вздох отогнал прочь воспоминания о минувшем.

– Ах ты дурень! Неужто вообразил, будто я могу бросить малышей?

Успокоившись, Марио разом позабыл и о своих волнениях, и о вспышке гнева. Он повернулся к Риго.

– Раз ты пришел не для того, чтобы любезничать с моей женой, то зачем?

– Из-за Рокко.

Серафина инстинктивно пододвинулась к мужу. Перед лицом опасности они должны быть рядом, плечом к плечу.

– По-моему, это чертовски странная смерть, – продолжал полицейский.

– Как любое убийство – ни больше ни меньше.

– Рокко… был славным малым… У него не было врагов… Почему же его убили?

– Не знаю…

– И все же Рокко прикончили… В Генуе… Кстати, кой черт его туда понес?

– Рокко нашел работу.

– Работу? В Генуе? Он что, поссорился с Джельсоминой?