Вы. Мы. Они. Истории из обычной необычной жизни

Тело вросло в плетеный стул, сердце бешено застучало, в горле пересохло: «Неужели это та самая легенда двадцатого века – Марлен Дитрих? И я вот так просто сижу рядом? Курю и пью кофе? Сойти с ума!»

Закурив сразу две сигареты, я стеснительно проглотил кашель и решил, что дыма мало. Тумана от четырех сигарет было достаточно, чтобы Она обернулась, посмотрела на меня с улыбкой и как-то очень мило сказала:

– Спасибо, мой мальчик. Врачи запретили мне курить, но разве они запретили тебе дышать и смотреть на меня?

Меня не было. Я растворился как сахар в чашке. Как дождинка в песке. Как китаец в Китае.

Ее взгляд остановился на открытом Paris Match и моей пачке сигарет.

– Я его очень любила. – Пальцы в перчатках показали на страницу журнала.

Весь журнал был посвящен Жану Габену, знаменитому французскому актеру, скончавшемуся за несколько дней до этого.

Я закусил губу, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость. Чуть задержавшись, взгляд ушел от журнала и скользнул дальше, туда, на круассан и книги с кириллицей.

– У меня в Москве есть близкий друг. Великий режиссер. Я ему многим обязана. Григорий Александров. Может, слышал? Дыхни еще табаком.

– Я учился с его внуком в Институте кино. Его зовут так же, как и деда.

– Так мы коллеги? – О, эта улыбка!

Я залился краской.

– Знаешь, я могу тебе рассказать о кинематографе столько интересного, ни в одном университете такого не расскажут. Как тебя зовут? Я должна сейчас идти. Впрочем, если ты завтракаешь здесь и проводишь утро с книгами, значит, ты часто бываешь в этом кафе. И я тоже. А вон мой дом. Увидимся.

Стул и я, слившись, превратились в настоящий знак «Инь – Ян». Плавая в небесах, я доедал свой круассан под улыбку и увещевания официанта Бернара: «Мадам бывает в нашем кафе минимум три-четыре раза в неделю. Всегда утром. Иногда не одна. «Утро зависит от вечера», – это мадам Дитрих так шутит. Здесь все очень рады, когда у нее все хорошо. Вот, кажется, в прошлом году она где-то на съемках сломала лодыжку. Теперь хромает. А ведь ее ноги – достояние мира. Извините, месье, я должен идти».

Через час я сидел в библиотеке, обложенный всякой периодикой и книгами, как студент перед экзаменом.

Она родилась в 1901 году. Значит, ей семьдесят пять. А мне? Я что делаю? Спрашиваю сам себя: сколько мне лет? Совсем плохой стал. Пятьдесят с чем-то лет разница. Ну и что? В этом году умер единственный муж и Жан Габен. Про Габена я знал. А вот это интересно. Она была мелкой певичкой, когда в берлинском кабаре ее открыл Григорий Александров и познакомил с режиссером, который искал актрису на главную роль. Она переспала с Александровым и на следующий день – с режиссером. Никогда не делала из своих связей секретов. Навсегда осталась благодарной Григорию Васильевичу. А я учился с его внуком на одном курсе и дружу с ним с пяти лет. И дедушку его знаю. И что из этого? Она что, должна меня «увнучить»? Спеть колыбельную? Куда меня несет вообще? Да нет, просто же интересно поговорить с легендой, спросить ее о чем-нибудь, послушать рассказы. А для этого нужно знать все, что о ней написано. Все изучить, все запомнить. Теперь понятно? Теперь понятно!

Из библиотеки я ушел последним.

На следующее утро в восемь ноль пять я сидел на том же месте. На столе лежали четыре пачки сигарет, пара книг и на всякий случай букетик фиалок. Это был незабываемый потрясающий день, но она не пришла. Бернар все понимал и пытался утешить как мог: «Если мадам не пришла до полудня, то она точно не придет потом». Я слышал, но не слушал.

Цветы я аккуратно поставил дома в стаканчик из-под зубной щетки. Щетка и паста начали жить отдельной жизнью в разводе, но на той же полке. Так продолжалось три дня и два букетика. Утром я сидел в кафе, после обеда – в библиотеке. За это время я выучил наизусть ее фильмографию, все про личную жизнь, доступную таблоидам всех стран, а также сплетни и легенды. В самые трудные минуты Бернар все равно гнал всех из-за соседнего стола под угрозой увольнения, но в двенадцать дня, когда начинался обед и заканчивалась надежда, безнадежно разводил руками и отдавал место каким-нибудь пришлым негодяям.

На четвертый день у меня упало сердце. Она вошла в кафе, такая манящая, элегантная и свежая, несмотря на легкую хромоту. Под руку с ней шел молодой красавец. На меня она не обратила никакого внимания. Стул, пепельница и я. А вот четыре пачки Gitanes и книги на русском языке вдруг поймали взгляд из-под шляпы. Она все сразу поняла и улыбнулась.

– Привет, как тебя зовут? Ты говорил, но я забыла.

– Александр.

– Давно ждешь?

– Четыре дня.

– Ты влюбился? И этот букетик для меня? Скажи просто «да». Я все пойму.

– Да.

– Познакомься. Это Франсуа. Он стилист. Франсуа, ты не будешь ревновать?

Молодой человек мило улыбнулся, покачал головой и поцеловал ей руку в перчатке.