Вы просили нескромной судьбы? или Русский фатум

По работе никто не звонил, хотя Акимыч гипнотизировал телефон взглядами, вздыхал и надеялся... «Катафалки для кошек энд собак» решительно не приносили прибыли с даты их основания, и компаньоны всю последнюю неделю решали, не лучше ли будет закрыть убыточное предприятие, пока расходы окончательно не превысили доходы.

Через неделю было абсолютно то же самое, если не считать, что наступило бабье лето... Компаньоны, наконец, собрались с духом и объявили себя банкротами. Акимыч впервые за пару лет почувствовал некую легкость бытия и даже запил на радостях.

Они с Чихмачяном сидели, как обычно, в гараже и переругивались, правда, без особого зла.

– Человек такая скотина, что ко всему привыкает, – произнес Акимыч свою коронную фразу. В его кармане запел «интернационалом» телефон.

– Ну, и кто это звонил? – спросил Чихмачян, дождавшись завершения разговора.

– Закондырин предлагал снова в массажисты податься в сборную по синхронному плаванью. Не хватает у него одного кадра, а незнакомых брать категорически не хочет.

– Так иди, – поперхнулся Чихмачян. – Все равно без работы сидим!

– Вот если бы массажистом в клуб «Реал Мадрид», – задумчиво вздохнул Акимыч и огляделся. – Мне б его проблемы, блин, закондыринские, – бормотал он, морщась.

В гараже было пусто, взгляд цепляли лишь маленькие собачьи гробы в углу. А вчера Акимыч снова заходил в церкву напротив и поставил толстую, в руку, свечу за 50 рублей к иконе Спасителя. Ночью ему приснилось целых три сна.

В первом сне кто-то сказал на ухо:

– Исполнится твое счастье, Акимыч , но будет...

– Что? – не вытерпел он. – Не томи...

– Ты его вначале можешь и за горе принять, – голос покашлял откуда-то издалека.

– Это как? – возмутился Александр Акимыч . – Счастье свое, что ли, не узнаю?

– Что-то вроде того, – ехидно ответил голос, и Акимыч проснулся.

Тикали ходики над кроватью, и горько причитала какая-то обиженная баба за тонкой стеной у соседей. Акимыч, ругаючись, перевернулся с живота на спину и снова впал в сон, как в сладкое безумие, потому что открыл глаза уже там и увидел ангела... Ангел был похож на старого мальчика, крылья его шевелились, цепляя пол и создавая ощущение ветра.

– Счастье дается с условием – заметить его. – Ангел вздохнул. – Очки есть?

– Я замечу, замечу... Есть, есть, всегда при себе! – Акимыч потянулся рукой к тумбочке и стал шарить по ней, ища очки.

– Очки – для меня. Я вижу плохо. – Ангел протянул руку, взял найденные очки и, надев их, посидел, оглядывая темные углы спальни. – Не видно ни зги! – разочарованно вздохнул ангел и вернул очки Акимычу .

– А может, свет включить? – потянулся к ночнику Акимыч . – Я тоже в темноте в очках ни черта не вижу...

– Не надо, – был ответ. – Счастье, Саня, скоро будет, только протяни к нему руку.

– Скоро? – изумился Акимыч , оглядываясь. – А когда?

– На днях практически...

Ангел качнул головой так стремительно, что нимб соскользнул и упал на пол. Акимыч поднял теплый золотой нимб, подкатившийся к ногам, и подал его ангелу.

...тут, надо вам сказать, Акимыч проснулся, но после перекура и принятия на грудь стопарика померанцевой снова уснул, точней, забылся тяжелым сном, и его стали душить, прижав ему шею вонючим и острым копытом.

– Вот мы не можем вам отказать, но – прежде исправьте свой грех, милейший, – вкрадчиво объяснял душение кто-то, пока Акимыч сипел и пытался поймать ртом воздух, размахивая руками и ногами, как едва родившийся младенец.