Вы, разумеется, шутите, мистер Фейнман!

И рассказал им, как несколько лет подряд выступал в физическом клубе одной местной средней школы с рассказами о теории относительности — да, в общем, о чем просили, о том и рассказывал. А после получения премии я приехал туда, как обычно, без подготовки, и оказался перед залом, в который набилось триста человек. Приятного было мало!

Поскольку я идиот и ничего с ходу понять не могу, я попадал в такие истории еще раза три-четыре. Когда меня пригласили в Беркли, прочитать лекцию по какой-то из проблем физики, я подготовил весьма технический текст, полагая, что выступать мне придется перед обычным народом с физического факультета. А приехав туда, обнаружил, что огромная лекционная аудитория набита битком! Но ведь я же понимал, что в Беркли не так уж и много людей того уровня, на котором я собирался выступить. И оказался перед проблемой: я и рад был доставить удовольствие людям, которые хотят меня послушать, но когда это желание охватывает всех и каждого без разбору, я просто перестаю понимать, кто передо мной сидит.

Растолковав студентам, что просто так приехать в какой-либо клуб физиков и выступить в нем для меня уже невозможно, я сказал им: «Давайте придумаем скучное название лекции и скучное профессорское имя, тогда на нее придут только те, кого действительно интересует физика, а они-то нам и нужны, верно? Главное, обойтись без шумихи».

В по кампусу Ирвайна развесили несколько объявлений: «17 мая в 3.00 дня профессор Генри Уоррен из Вашингтонского университета прочтет в аудитории Д102 лекцию о структуре протона».

Войдя в аудиторию, я сказал: «У профессора Уоррена возникли неожиданные затруднения личного свойства, помешавшие ему приехать и выступить перед вами сегодня, а поскольку я автор нескольких работ, относящихся к той же научной области, он позвонил мне и спросил, не смогу ли я его заменить. Поэтому я и здесь». И все прошло отлично.

Правда, потом факультетский куратор клуба каким-то образом прознал об этом фокусе и здорово рассердился на студентов. Он сказал им: «Ну, знаете, если бы стало известно, что к нам приезжает профессор Фейнман, его собрались бы послушать очень многие».

Студенты попытались объяснить ему: «Так в том-то все и дело!», — однако куратора страшно злило, что ему не дали поучаствовать в нашей шутке.

Услышав, что у студентов неприятности, я решил написать куратору письмо, объяснить что виноват кругом только я, что таково было условие, на котором я согласился выступить, что я сам попросил студентов никому ничего не говорить, что мне очень жаль, простите меня, пожалуйста, тра-та-та-та-та… Вот через какие испытания пришлось мне проходить из-за этой проклятой премии!

Да возьмите хоть прошлый год, когда меня пригласили прочитать лекцию студенты Аляскинского университета в Фэрбанксе. Я прекрасно провел там время, — вернее, провел бы, если бы мне не пришлось дать несколько интервью местному телевидению. Мне эти интервью ни к чему да в них и смысла-то нет никакого. Я приезжал, чтобы выступить перед студентами-физиками — и все. Если жителям города станет интересно, о чем я говорил, пусть прочтут об этом в университетской газете. Интервью у меня берут только потому, что я получил Нобелевскую премию и стал важной шишкой — ведь так?

Один мой друг, богатый человек, придумал очень простое правило, — он всегда говорит мне о людях, которые жертвуют деньги на премии или на оплату лекций: «Приглядись к ним повнимательнее и ты поймешь, что это жулье, старающееся как-то успокоить свою совесть».

А другой мой друг, Мэтт Сэндс, собирался одно время написать книгу под названием «Очередная ошибка Альфреда Нобеля».

В течение многих лет я, когда наступал срок присуждения премии, следил за всем происходящим, мне было интересно, кто ее получит. Однако со временем я забыл даже, когда, собственно, наступает ее «сезон». И потому, когда кто-то позвонил мне в половине четвертого не то в четыре ночи, у меня даже мысли не было о том, что это может означать.

— Профессор Фейнман?

— Послушайте! Зачем вы беспокоите меня в такое время?

— Я полагал, вам будет приятно узнать, что вы получили Нобелевскую премию.

— Да, конечно, но я сплю, понимаете? Позвоните лучше утром, — и я положил трубку.

Жена спросила:

— Кто это?

— Не знаю, говорит, будто я Нобелевскую премию получил.

— Да брось ты, Ричард, кто все-таки звонил?

Я часто пробовал разыграть жену, однако она настолько умна, что одурачить ее мне не удавалось ни разу, а вот теперь она все же опростоволосилась.

Телефон зазвонил снова:

— Профессор Фейнман, вы знаете, что…

(Я, полным разочарования тоном):

— Знаю.

И тут я задумался: «Как бы мне выкрутиться из этой истории? Нужны мне эти звонки!». Ну и, первым делом, снял с телефона трубку, потому что трезвонил он, не переставая. Затем попытался заснуть, однако выяснилось, что это уже невозможно.

Спустился я в мой кабинет, начал прикидывать: Что мне теперь делать? Может, не принимать премию? И что тогда произойдет? Не исключено, что не принять ее невозможно.