Вы сотворили нас!

А еще я думал о Кэти; мысленно представлял себе ее лицо, повернувшееся ко мне и освещенное пламенем, горящим в ведьмином очаге; пытался восстановить в памяти счастливое выражение, проступившее тогда на лице девушки. Однако выражение это было слишком неуловимым, и мне никак не удавалось зримо представить его себе. Должно быть, так я и уснул среди тщетных попыток.

И проснулся в Геттисберге.

14

Что-то толкнуло меня, я мгновенно проснулся и так быстро выпрямился, что стукнулся головой об один из валунов. Сквозь брызнувшие из глаз искры я рассмотрел склонившегося надо мной человека, который в свою очередь разглядывал меня. В руках он сжимал ружье, ствол которого смотрел в мою сторону, однако не создавалось впечатления, чтобы он прицеливался или тем более собирался стрелять. Скорее всего, он воспользовался ружьем просто чтобы разбудить.

На голове у незнакомца была фуражка, сидевшая не слишком изящно, поскольку у него слишком давно не было времени постричься; а на выцветшем синем мундире, в который он был облачен, блестели медные пуговицы.

— Ну, вы и даете! — дружелюбно восхитился он. — Уважаю, когда человек может хоть на проезжей дороге уснуть!

Он деликатно отвернулся и аккуратно сплюнул струю табачного сока на один из валунов.

— Что нового? — спросил я.

— Ребы[19] подвезли пушки, — сказал он. — Все утро этим занимались. Должно быть, с тыщу собрали — на холме, за дорогой. Понаставили их там, колесо к колесу.

— Тысячи там нет, — покачал я головой. — Сотни две или около того[20].

— Может, вы и правы, — отозвался он. — Я и то думаю, откуда у ребов быть тыще пушек?

— Это, должно быть, Геттисберг?

— Само собой, Геттисберг, — возмутился он. — И не говорите мне, что не знаете. Не можете вы сидеть тут и не знать, где находитесь. Говорю вам, каша вот-вот заварится, и не ошибусь, если скажу, что мы оглянуться не успеем, как окажемся в аду.

Разумеется, это был Геттисберг. Так и должно было случиться. Не зря ближняя роща показалась мне знакомой вчера вечером — вот только действительно ли это было вчера вечером? Или прошлым вечером, но сто лет назад? В этом мире время имело ничуть не больше смысла, чем все остальное.

Скорчившись на своей подстилке из листьев, я пытался собраться с мыслями. Еще вчера — роща и груда валунов, а сегодня — Геттисберг!

Пригнувшись, я выбрался из щели между камнями, однако так и остался сидеть на корточках, разглядывая разбудившего меня человека. Солдат со стороны на сторону перекинул во рту жвачку и тоже уставился на меня.

— Что это за обмундирование на вас? — подозрительно поинтересовался он. — Не припомню ничего похожего.

Успей я получше подготовиться — и отыскать подходящее объяснение оказалось бы, возможно, не так уж трудно; но спросонок в мозгу все еще плавал туман, а голова по-прежнему гудела от удара о камень. Проснуться в Геттисберге — и к тому же беспомощным! Я знал, что ответить необходимо, однако в голову так ничего и не пришло, и я просто отрицательно помотал ею.

Я находился на склоне холма; выше, на самой вершине, выстроились в ряд пушки; возле них напряженно застыли канониры, взгляды их были устремлены на лежавшую внизу лощину; неподалеку замер в седле фельд-офицер[21] — лошадь под ним нервно переминалась с ноги на ногу; ниже неровной линией залегли пехотинцы — одни прятались за разнообразными укрытиями, другие попросту распластались на земле, а третьи вообще непринужденно сидели; низину, однако, рассматривали все.

— Это мне не нравится, — проговорил обнаруживший меня солдат. — Ни на цвет, ни на запах. Если вы из города, так вам нечего тут делать.

Издалека донесся тяжелый удар — звучный, хотя и не слишком громкий. Услышав его, я вскочил и, посмотрев через лощину, увидел, как на опушке леса, которым поросла вершина возвышавшегося за нею холма, поднялись клубы дыма. А чуть ниже внезапно блеснула вспышка — словно кто-то распахнул и тут же захлопнул дверцу жарко натопленной печи.

— Ложись! — заорал на меня солдат. — Ложись, болван чертов!..

Тирада его на этом не закончилась, однако остальные слова были заглушены резким грохотом, раздавшимся где-то за нашими спинами.

Я увидел, что солдат — как, впрочем, и все остальные вокруг, — распластался на земле. Я плюхнулся рядом. Послышался еще один удар, и на противоположном склоне я заметил множество открывающихся печных дверец. Послышался звук быстро летящих приближающихся предметов — и на возвышенности позади нас, казалось, взорвался весь мир.

И продолжал взрываться.

Сама земля подо мной ходуном ходила от канонады. Громовые раскаты достигли нестерпимой силы и продолжали оставаться невыносимыми. Над землею поплыл дым; со свистом и воем его пронизывали осколки, вплетая и эти мерзкие звуки в какофонию канонады С абсолютной ясностью, какая приходит иногда в минуты порожденного смертельной опасностью страха, я зримо представил себе эти обломки металла.