Вы способны улыбнуться незнакомой собаке?

Она была создана, конечно, только для любви, эта яркая, холеная женщина, в которой бархатная нежность сочеталась с колючей резкостью, неуемная страсть — с гордостью, умение подчинять — с умением безропотно подчиняться, проницательность и эмпатия — с наивностью и даже в нужных случаях — с глупинкой. Она была женщиной от стриженой макушки до младенчески шелковых пяток, над которыми неустанно трудилась ее педикюрша (Алла всегда считала, что пятки для женщины — главное, не говоря обо всем остальном).

Самым ярким событием за последнее время для Аллы стала встреча с Гаврилиным — встреча, о которой она все никак не могла толком поведать Лене. Это случилось уже поздним вечером. А сначала, кое-как собрав чемодан, они дождались появления слегка постаревшего и сильно поседевшего (но по-прежнему очень симпатичного и добродушного) Саши Петрова, испытывающего к Лене очень нежные дружеские чувства. Потом пришел Ромка ростом метр девяносто, спокойно-немногословный, флегматичный — в отца. Чуть позже тайфуном ворвался Антон (рост и внешность — Ромки, а характер — Аллы), сразу же снова убежал, сказав «я сейчас», и вернулся только минут через сорок.

Часам к девяти семья была в сборе. За ужином все, кроме Лены и Рэты, получили от Аллы нагоняй, поскольку провели сегодняшний день с некоторыми отклонениями от четко намеченных ею планов.

Наконец, дав Петровым-мужчинам последние наставления и отправив всех их спать, Алла настроилась на долгий душевный разговор с подругой, в ходе которого нужно было донести до Лены подробности про Гаврилина и про того недосягаемо-единственного, которого Алла никак не могла приручить. Кроме того, Лена, в свою очередь, должна была рассказать про ночь в «Красной стреле».

Несмотря на внушительное количество комнат в петровской квартире, разговоры «за жизнь» велись, по обыкновению, на кухне.

Быстренько затолкав чашки-тарелки в посудомоечную машину, Алла вытерла стол и набросила на него извлеченную откуда-то знакомую зеленую вязаную скатерть, лохматую от времени и очень родную; принесла из гостиной тот самый подсвечник, который когда-то очень-очень давно подарила ей Сашина бабушка; зажгла стоящую в ней уже наполовину оплывшую свечу; прикинула, что этого света слишком мало, поэтому достала из настенного шкафа еще одну свечку и пристроила ее рядом на блюдечке; поняла, что нарушена гармония, но второй свечи не загасила, а просто переставила ее на подоконник и, наконец, уселась напротив Лены, так же поставив локти на стол и положив подбородок в ладони.

Они вопросительно посмотрели друг другу в глаза: кто первый?

— О, подожди! — Алла вскочила и снова кинулась (времени было жалко!), кажется, в спальню.

Оттуда она приволокла тяжелую напольную вазу с огромными белыми розами — их было штук двадцать пять, не меньше.

Алла поставила вазу не далеко и не близко, а так, чтобы ее было видно в полумраке, царившем теперь на кухне.

Лена знала эту потрясающую привычку подруги: если в доме есть живые цветы, перетаскивать их за собой из комнаты в комнату. Цветы в доме были почти всегда. Алла могла и сама их себе купить, если вдруг по пути домой глаз вдруг выхватывал среди множества букетов, продающихся обычно у каждой станции метро, что-то волнующее ее, близкое ей, вызывающее у нее эстетический восторг. Она любила розы. Она любила герберы. Она любила и крупные садовые ромашки. Все зависело от ее внутреннего состояния. И никогда от состояния кошелька! Алла могла купить букет на последние деньги (ведь были и в ее жизни времена, когда приходилось буквально считать копейки).

И вот наконец, когда шептали-потрескивали свечи, когда лунно сияли в напольной вазе розы, а по потолку вспуганно порхали тени от всплесков рук, участвующих в повествовании, Алла с Леной и узнали друг о друге то, чего не было еще сказано по телефону.

Конечно, Алла начала с себя. То есть с Гаврилина. Господи, кто бы мог подумать, что он может оказаться столь романтичным!

— Ленка, ты не представляешь, — громко шептала Алла, — ты просто не представляешь! Договорились встретиться знаешь где… у Исаакия! Где всегда полно народу, где вечно полно иностранцев! Это он, кстати, предложил. Там не очень удобно парковаться, но я упираться не стала. Ну вот. Еду, в общем. Сама понимаешь, выгляжу на все сто. Ты еще, кстати, не видела у меня потрясный красный костюм, брючный. Между прочим, не фирма! У меня теперь есть такой модельер на Невском — обалдеть можно! Такой мальчик… У нас пока еще ничего не было, но… Ученик Зайцева, между прочим. Ну ладно, о нем — потом.

Короче. Смотрю: стоит. В форме. Весь из себя адмирал (это я сразу усекла). Ну, покруглел еще, конечно. Нехорош! И на фоне черной формы — вот эти розы.

Алла влюблено посмотрела на живых, но безмолвных свидетелей ее потрясающей встречи с Гаврилиным.