Вы встречались со снежным человеком? (СИ)

- Размечтался. Станет гением, и будет тебя презирать, как человеческого мужчину. А с другой стороны получается, что все снежные люди гении. Ладно, хватит об этом, а то голову сломаем, - устала от разговоров Лена. - Когда пойдешь по этапу, посмотри, понюхай, порасспроси, будь внимателен, может, чего и поймешь.

- Бьюсь об заклад, что ты научный сотрудник лаборатории короткохвостых раков или даже завлаб, - сказал я, решив, что обстоятельства жизни Лены не могли не повлиять на ее душевное здоровье, также, как мои обстоятельства повлияли на мое.

- Ты прав, я научный сотрудник ФИАНа.

- И заядлая туристка? – представил я женщину, в густой ночи сидящую у костра в кругу товарищей.

- Да. Была…

- Понятно. «Бананы давно пожелтели, и листья давно облетели. Но каждую пятницу, лишь солнце закатится, кого-то жуют под бананом?»

Лена засмеялась и пропела:

У девушки с острова Пасхи

Украли любовника тигры,

Украли любовника в форме полковника

И съели в саду под бананом…

Она оборвала песню – к нам кто-то от озера поднимался, вероятно, Кыы, обуреваемый желанием поместить меня в свой импровизированный карцер.

5.

После того, как Цыы – к тому времени я звал ее Цыпой, - забеременела, она потеряла ко мне всякий интерес, но «по этапу» не отправила. Я чувствовал, что меня, фактически обратив в мебель, придерживают до появления ребенка на свет. Если он родится снежком - так я их стал называть, – меня оставят для рождения следующего ребенка, если похожим на человека, переправят к следующей женщине. Почему? Да потому что в первом случае ребенок останется при матери, а в другом – будет немедленно отправлен в особую школу, а потом в какой-нибудь город или селение. Вы можете спросить, откуда я это узнал? Отовсюду! Ведь они, в том числе жившие в других весях, говорили между собой телепатически, и я, отварившись в этих телепатических волнах, кое-что узнавал, кое-что из того, что ими не фильтровалось.

Я стал дожидаться своей участи, выполняя обязанности помощника по хозяйству и штрих за штрихом выведывая образ жизни своих хозяев и вообще, снежно-человеческого рода. Лена мало мне в этом помогла – во-первых, ее, множество раз топтаную обезьянами, влекло ко мне, что могло скверно для меня да и для нее обернуться (Кыы не спускал с меня глаз), а во-вторых, неминуемое очередное расставание с очередным ребенком плохо отражалось на ее рассудке. Я несколько раз пытался вызвать девушку на откровенность, но беседы, подобной той, в течение которой она мне рассказала об особенностях снежных людей, ни разу более не получилось.

…Когда Цы (двухсложные имена – например, Выы, - у снежных людей оказались уменьшительно-ласкательными) родила обезьянку, Кы лубяной веревкой связал мои руки за спиной и повел глубокой ночью в следующее снежное семейство. Уже под утро мы подошли к нескольким слепившимся домам-саклям, сложенным из неотесанных камней, скрепленных глиной. К моему удивлению на завалинке одного из домов сидели бок об бок старик и старуха местной национальности. Они не спали, но безотрывно смотрели в звездное небо, оно блистало меж двух хребтов, спускавшихся к равнине, где был город, ночью блистающий маревом электрических огней. Посмотрев им в глаза, я понял, что люди находятся в растительном состоянии и стоят на страже, то есть охраняют снежное от человеческого. Тут из подвала соседнего дома тенью выскользнул снежный человек, подошел к Кы, поприветствовал его; они немногосложно обменялись информацией. Через минуту к ним присоединилась юная снежная женщина.

- Следующая жена, - равнодушно подумал я, когда она задержала на мне заинтересованный взгляд. – Надо ей сказать, чтобы не валяла дурака, то есть не морила холодом, а сразу брала быка за рога.

Честно говоря, я не сразу  запомнил ее имя, и долгое время вспомнить не мог, как не старался. Впрочем, какая разница, как ее звали? Ры, Цы, Хы? Главное, она была нежна ко мне, и, приникая к ее груди, я уходил в космос, и соитие происходило в нем, как попытка создания новой звезды, созвездия или цивилизации. Или как понимание того или иного закона природы, как радость открытия, как гордость, что смог это сделать и сделал не один, а с кем-то близким. Поначалу  это было чудно, но со временем я поверил в эту реальность и творил звезды и созвездия с цивилизациями, как, наверное, делал это Творец, но делал в одиночестве, которое нигде и никогда не было благом.

Наверное, я все более сходил с ума, и не наверное, а точно. Это было не мудрено, при таком образе жизни горечь неизбежного конца, горечь опустошения, несвободы, ответственность за судьбу человечества, поджидали  меня повсюду, как черные дыры и подвигали, подвигали к путаным мыслям, спонтанным действиям, тихому помешательству.