Выбери меня

— Так эта девушка, Надежда Быстрова, покончила с собой? — спросил Томашевич, чувствуя себя ужасно неуютно. Казалось бы, не слишком оригинальная история. Но в устах столетней старухи, в этих стенах, в этом сейфе…

— Попыталась, — кивнула Урбанская. — Но трагедия и фарс зачастую идут рука об руку. В тот страшный момент подъехала шаланда — это такой длинный грузовик — с реквизитом для нового учебного спектакля. Спектакль ставил Аркадий Кацман — один из лучших педагогов и режиссеров нашего института. Аркаша, да будет вам известно, великий реалист. В общем, для его спектакля требовалось около полутонны сена. Не знаю, сколько уж помещалось в эту шаланду, знаю только, что груз привозили несколько раз. И как раз в тот момент, когда несчастная девушка решилась спрыгнуть вниз, в очередной раз привезли сено. Причем шаланда подъехала на нашу сторону, а не на сторону Учебного театра — возле него стоянка была наглухо забита машинами. Можете считать это чудом, легендой, фантазией выжившей из ума старухи, но было именно так — шаланда подъезжала в тот момент, когда девушка уже находилась в полете. Понятно, что, если бы она увидела внизу горы сена, она вряд ли прыгнула бы.

— Следовательно, все закончилось благополучно, — с облегчением проговорил Томашевич.

— Можно сказать — да, — кивнула Манефа. — Девушку увезли домой, Андрей провалился на втором туре.

— И что с ним было дальше?

— Он остался в Питере, — продолжала старуха. — Поселился у Юры Костенко и устроился работать в наш институт в лабораторию психологии. В ней разные опыты над творческими личностями проделывали. Не из любви к науке, а по какому-то секретному заказу, вы меня понимаете? — Томашевич важно кивнул. — Студентам там очень хорошо платили, по сорок рублей за участие в сеансе, — заговорщическим тоном добавила Урбанская. — И это притом, что отличники стипендию сорок пять рублей в месяц получали, а моя зарплата при всех надбавках за стаж была сто двадцать рублей. В общем, Андрюша устроился удачно. Потом он к нам учиться на факультет психологии поступил и с мечтой об актерской карьере расстался. Понял, что не его это. И правильно, он такой зажатый был, закомплексованный… А потом они вместе с Юрой Костенко стали деньги зарабатывать. Бизнесом занялись, как теперь принято говорить.

— А каким именно бизнесом, не знаете, Манефа Николаевна?

— Квартирами они торговали. — Старуха неодобрительно покачала головой. — А подробности мне, извините, неизвестны. Так что они еще студентами числились, а уже бизнесменами были. С ними даже наш ректор уважительно разговаривал. Они ему ремонт Учебного театра обещали оплатить, на который денег никогда не находилось.

— И как, оплатили?

— Нет, — вздохнула Урбанская. — Там и до сих пор разруха полная… А потом и лаборатория психологии закрылась. Костенко какой-то социальный фонд создал — я о нем в газетах читала. И об Андрюше — тоже… — Манефа отчего-то заметно погрустнела.

— Правильно ли я понимаю, что Полуянов и Костенко нечасто потом навещали альма матер? — осторожно спросил Томашевич.

— Правильно, — согласилась старуха. — Сюда, на Моховую, чаще всего возвращаются неудачники. Те, у кого жизнь складывается, к нам не заглядывают. Некогда им. А как жизнь какой-нибудь сбой дает, вот тогда они и вспоминают о старых стенах. И обо мне, легендарной… ха… столетней графине, обитающей в сейфе… — На глаза Урбанской навернулись слезы, Володя смущенно отвел взгляд и стал рассматривать фотографию улыбающихся друзей.

Юра Костенко и Паша Лосин чем-то удивительно походили друг на друга. Два любовника-героя. Рядом с ними Полуянов выглядел Санчо Пансой. Почему Манефа назвала его красивым? На вкус Томашевича никакой красоты в этом парне не было.

— Из них троих только Павел ко мне часто заходил, — снова заговорила Манефа.

— А как сложилась его судьба?

— Непросто, — задумчиво сказала она. — Не всегда звезды улыбаются таланту. В институте он учился блестяще, уже на первом курсе ему прочили славу Юрского, Смоктуновского, в крайнем случае — Тараторкина. А потом начались странности. Первая странность произошла накануне новогодних праздников. Студенты, готовясь к творческим показам, буквально ночевали в аудиториях вповалку, да-да, Владимир, я не шучу. И вот одним прекрасным зимним утром, проснувшись от холода, однокурсники Павла увидели такую сцену. Окно аудитории было распахнуто, на подоконнике стоял Паша с голым торсом, воздевал руки к небу и… читал молитву. Мальчики и девочки некоторое время смотрели молча, пытались понять, что это значит. Потом кто-то его окликнул. Павел обернулся, взгляд его был безумен. «Я убил»… — прошептал он и потерял сознание. Хорошо, что у наших студентов реакция тренированная — из окна ему выпасть не дали. Но нервные срывы в среде студентов-актеров — в порядке вещей, поэтому особого значения этой истории не придали, просто замяли. А после экзаменов произошел еще один инцидент. Павел подрался с Андреем Полуяновым в лаборатории психологии, и во время этой драки они разгромили половину уникальной аппаратуры.