Выбери меня, девочка

— Да! — почти выкрикнула. — Руку убери, — потребовала, пытаясь повторно отцепить от себя обозначенное.

А то… приятно же, черт бы его побрал!

Этого самодовольного мерзавца!

— Зачем? Мне все нравится. Тебе, судя по реакции, тоже. Так зачем мне ее убирать? — снова сжал пальцы, ослабил, погладил, опять сжал.

Дыхание перехватило от тех ощущений, что патокой разлились во всем теле.

Точно издевается!

А я даже противопоставить ему ничего не могу.

— Ильяс, ты меня сейчас изрядно бесишь, чтоб ты знал, — призналась честно.

— Я знаю, — согласился он все с тем же весельем. — Зато теперь в твоей миленькой головке нет места никому, кроме меня.

Чего?

— Так ты не просто… а специально?..

У меня от такого поворота, слова все разом пропали.

Ничего не осталось, кроме возмущения и желания отомстить.

Вот я и… тоже схватила его. Сразу за пах.

Машина резко вильнула в сторону, но почти сразу выровнялась.

Ильяс шумно выдохнул, скрипнул зубами, крепче вцепившись в руль второй рукой.

— Продолжишь в том же духе, и мы сменим маршрут к ближайшему отелю, — предупредил.

Ага, так я ему и поверила.

— Не сменишь. Впереди едет Тенгиз, и он обязательно заметит твой маневр и поедет следом. А еще я буду громко кричать о том, что ты пытался меня украсть.

— Хорошая идея, — прохрипел он, когда я невольно сжала крепче ладонь.

Тут же убрала, конечно.

Может я и осмелилась на подобную дерзость чуть раньше, но сейчас, от его реакции, вмиг не по себе стало.

— Верни! — тут же потребовал Ильяс.

Уставилась на него во все глаза. И отрицательно покачала головой. Еще и к окошку ближе отодвинулась. От греха подальше. Смешно. Ведь мужская рука по-прежнему сжимала мое бедро, вселяя сумятицу в мысли и тело, которое с каждым движением его пальцев предавало все больше.

А ладонь продолжала медленно продвигаться выше к развилке бедер. И у меня уже не только сил, но и желания сопротивляться намечающемуся безумию становилось меньше.

— Мне продолжать? — ухмыльнулся Ильяс, бросив на меня не менее насмешливый взгляд.

Нет! Да!

— Сволочь!

— Еще какая, — легко согласился он со мной. — Так что, мне продолжать, или ты лучше свою ручку вернешь на место?

Мужские пальцы легли на развилку между бедер и резко надавили. Низ живота скрутило в невыносимой потребности продолжения. Ужасное ощущение и настолько же желанное.

— Мои руки обе на месте. В отличие от твоих, — выдохнула, невольно сжав ноги вместе.

Зря. Ощущения усилились в разы. В то время, как дышать удавалось откровенно с трудом. Я, честно, пыталась отвлечься, на прохожих, проезжих, дома, облака в небе, деревья по обочинам, на все, что только можно. Выходило… паршиво. Мягко говоря. Впервые в жизни мне хотелось по-настоящему выругаться. Потому что невозможно находиться рядом с Асатиани и оставаться равнодушной. Особенно, когда его руки так правильно и нужно гладят между ног. И два слоя ткани не в силах уменьшить чувствительность организма. Но лучше, конечно, когда вовсе без препятствий. Как тогда, в ванной.

— Пре-кра-ти, — почти мольба, сжимая ноги крепче в очередной бестолковой попытке прекратить его поползновения в мою сторону.

— Останови меня, — слышу без грамма на прежнюю наглость.

Голос тихий, хриплый, в глазах безграничная тьма…

— Смотри. На. Дорогу, — выдыхаю, сдаваясь. — А лучше остановись…

У меня будет причина сбежать от тебя…

Не останавливается. Не сбегаю. Наоборот. Глаза против воли закрываются, пока память воспроизводит ощущения прошлого, накладывая на настоящее.

— Шире.

Едва ли понимаю в должной степени, что Ильяс говорит, но послушно делаю, как велит. Так и быть, поругаю себя потом за очередную слабость. Да и к черту все! Не тогда, когда мужская рука пробирается под пояс спортивных штанов, а следом и в трусики.

Связь с реальностью утеряна окончательно. И все, что я могу — подаваться бедрами навстречу откровенным ласкам снова и снова, позабыв обо всем на свете, кроме примитивного желания тела.

Я и не знала, что голод может быть таким. Жадным. Искушающим. Иссушающим. Не только тело, но и душу. Оголяющим все нервные окончания. Когда достаточно одного прикосновения, чтобы сойти с ума. Потерять себя. Разбиться на осколки. Чтобы за тем сложиться в иную версию себя, для которой нет ничего неправильного, запретного, постыдного… Которая не только жаждет, но и смело сдается чужой власти. Для которой нет ничего естественней, чем происходящее. И нет нужды сдерживать рождающиеся в груди стоны. Они рвутся наружу вновь и вновь, разбивая тишину в салоне на множественные осколки, сверкающие под веками подобно самым ярким звездам. Вместе с рваным дыханием. Моего. Его. Нашего общего. Одного на двоих.

Нет, Ильяс не целует. Но дышит не менее шумно и рвано, что-то произносит, кажется, а может мне все кажется. Я не знаю. Ничего уже не знаю. Кроме того, что хочу, чтобы это продолжалось вечно. Не заканчивалось. Никогда.

— Ильяс…