Выбираю любовь

— Видите? — указал он на родовой герб, где на голубом фоне летел белый олень, пронзенный черной стрелой. — Олень — это я, а стрела, что пронзает меня, это стрела Амура, попавшая прямо в сердце.

Он снова взял ее под локоток, помогая ступить на подножку кареты, подождал, пока она усядется, и сел сам, но не напротив, а рядом. Карета тронулась, и колеса дробно застучали по мостовой Арбатской площади.

— Как новая квартира? — спросил Вронский, не сводя томного взгляда с Насти. — Нравится?

— Да, — ответила она.

— Верно, теперь вашим поклонникам сложнее одолевать вас своим вниманием? А я знаю, как их всех отвадить, — заявил Константин Львович и придвинулся ближе. — Надо просто выбрать одного, самого преданного, любящего вас всем сердцем и душой, и тогда остальные опечалятся, потеряют надежду и перестанут беспокоить вас.

— Такого еще надобно найти, — ответила Настя, чтобы хоть что-то сказать.

— В этом нет необходимости, — еще ближе придвинулся к ней Вронский. — Такой поклонник сидит рядом с вами.

Настя посмотрела в глаза известному ловеласу.

— Да, да, — мягко улыбнулся Вронский. — Этот поклонник перед вами. Неужели, — он подпустил в голос малую толику обиды, — вы еще сомневаетесь в этом?

Настя промолчала. Константин Львович, как бы ненароком коснувшись ее колен, взял ее руку в свои ладони.

— Ну когда же вы наконец поверите мне, что я без ума от вас?

Настя молча высвободила руку и отвернулась к окошку.

— Кстати, вы не читали сегодняшние «Ведомости»? — как ни в чем не бывало спросил красавец. — В них некто, пожелавший остаться инкогнито и подписавшийся псевдонимом «Поклонник», поместил статью про ваши успехи на сцене. А закончил статью стихами. Хотите, я вам их прочитаю?

Настя продолжала смотреть в окно.

— Ну, Анастасия Павловна, — тронул ее за плечо Вронский. — Неужели вы не хотите послушать посвященные вам стихи?

Сказано это было тоном разобиженного ребенка, Настя фыркнула и со смешком обернулась:

— Хорошо, читайте.

Вронский, ободренный ее улыбкой, продекламировал:

Смугла, тонка, с огнистым взором
И чистым профилем камей,
Она живет одним задором, —
Одними бурями страстей.

Он закончил и выжидающе посмотрел на Настю.

— Вам понравилось?

— Понравилось, — ответила она и не удержалась, чтобы не спросить: — А кто скрывается за этим псевдонимом «Поклонник»?

— Я! — торжественно произнес Вронский.

— Вы?

— А что? — похоже, немного обиделся Константин Львович. — Вы отказываете мне в возможности написания стихов?

— Да нет, отчего же, — не очень решительно ответила Настя.

— А еще я играю в домашних спектаклях, — снова беря за руку, поведал ей Вронский. — Перед вами очень романтическая натура, и поверьте…

Вронский потянулся и поцеловал Настю в смуглую щечку.

— Что вы делаете? — с возмущением спросила она, выдернув руку и отодвигаясь от Вронского в угол кареты. — Как вам не совестно?

— А что такое? — вскинул брови Вронский. — Вам не нравится, когда вас целуют?

— Не нравится.

Но Константин Львович уже горел. Не пытаясь охладить свой пыл, он снова придвинулся к Насте, одной рукой пытаясь овладеть ее ладошкой, а другой обнимая за плечи.

— Божественная, зачем вы мучаете меня? Неужели вы не видите моих страданий? Помогите мне! Один поцелуй, всего лишь один поцелуй, и я спасен!

— Прекратите! — вжимаясь в угол, прошептала Настя, и глаза ее выплеснули на Вронского холодное пламя. — Иначе я выпрыгну из кареты.

Но красавец, похоже, ничего не слышал. Он еще крепче обнял Настю, другая рука легла на ее колено и медленно поползла вверх. Она уперлась ладонями в его грудь, но ее сопротивление было тотчас сломлено. Ладонь Вронского проникла под шубку и через несколько мгновений грозила оказаться возле ее бедер. Вот она все ближе, ближе…

На повороте карету тряхнуло, и на какое-то мгновение Вронского отбросило от Насти на целую ладонь. Этого времени ей хватило, чтобы дрожащими пальцами открыть дверцу кареты и, не раздумывая, буквально выброситься из нее.

— Стой! — заорал Вронский кучеру, и карета встала как вкопанная. С побелевшим лицом он выскочил и увидел Настю, глубоко впечатанную задним местом в единственный сугроб, который, верно, забыли или поленились убрать дворники, и сложенную пополам так, что голова ее почти упиралась в красные сафьяновые ботики. Он облегченно выдохнул и протянул руку пытающейся выбраться из сугроба девушке.

— Позвольте, я вам помогу, — сказал он, давясь от готового вырваться наружу смеха и отводя глаза. — Вам одной… трудно будет… выбраться…

Настя вновь полоснула по нему негодующим взором, высвободила руки, уперлась ими в снег и, приподнявшись, съехала из сугроба на мостовую. Руки Вронского она не приняла. Когда он принялся помогать ей отряхиваться, Настя отскочила от него и срывающимся голоском пронзительно воскликнула:

— Не прикасайтесь ко мне!

— Хорошо, хорошо, — примирительно поднял ладони Вронский. — Вы не ушиблись?