6 августа 2003 года в телерепортаже, посвященном 60-летию битвы на Орлове ко-Курской дуге, камера на несколько секунд показала лицо моложавого ветерана, и голос журналиста за кадром сообщил: «С рассказом о своем воздушном таране, совершенном 60 лет назад в этом квадрате неба, выступил генерал-майор авиации Виталий Константинович Поляков».
Несколько секунд эфира отвели генералу для рассказа… Несколько секунд отпустила судьба двадцатилетнему сержанту 60 лет назад, чтобы в загоревшемся «ястребке», готовом взорваться, решить: или спасать свою жизнь, выбросившись с парашютом, или попытаться сразить врага. Он выбрал второе.
Мы встретились с Виталием Константиновичем в Московском комитете ветеранов, в конференц-зале, где на стене висела карта сражений на Орловско-Курской дуге. Такие карты, но масштабом поменьше, были тогда, летом 1943 года, в планшетах каждого летчика. И если сегодня некоторые населенные пункты, обозначенные на тех картах, не в каждом географическом атласе найдешь, то тогда их названия знала вся страна — Прохоровка, Поныри, Лисоватка, Ольховичи…
Но свои воспоминания о войне генерал Поляков начинает не с таранного боя, отмеченного Золотой Звездой Героя, а, как и многие летчики-ветераны, со схватки, в которой он был сбит, а тяжелое ранение левой руки, полученное тогда, могло навсегда разлучить его с авиацией.
Осенью 1942 года вновь сформированный 54-й истребительный авиаполк на новеньких Як-1 прибыл на Сталинградский фронт. У сержанта Полякова налета на этих истребителях всего 10 часов, но техника пилотирования сдана на «отлично», стрельба по конусам — тоже. В общем, сам двадцатилетний сержант считал, что к бою готов.
Базировался полк на полях совхоза «Сталинградский», что на западном берегу Волги.
«30 августа 1942 года мы сопровождали наши штурмовики Ил-2. Мы, истребители, их очень уважали: под артогнем пикируют на позиции врага и палят из пушек, уничтожая живую силу и боевую технику. А для отражения вражеских истребителей у них всего один стрелок в хвосте с пулеметом. Мало их, стрелков, живыми возвращалось с задания. Вот мы, истребители, и должны были отгонять фашистских стервецов от ведущих штурмовку «илов».
Одного «мессера», заходящего в хвост «илу», я и завалил с первой атаки. Открыл свой истребительский счет. Обрадовался, возликовала душа, и, видно, потерял бдительность — выскочивший из облаков «мессер» посек из эрликона мой новенький, сияющий лаком «як». Мотор забарахлил, машина пошла на снижение. Пытаюсь выправить ее — и чувствую режущую боль в левой руке. Висит как плеть, не подчиняется! А надо выпускать шасси. Куда там! Пришлось сесть на «живот». Смотрю — я среди степи, один.
Пара «мессеров» проскочила надо мной, строча из пулеметов. Любили они добивать упавшего. Слава богу, не попали. Пошли на второй заход. У меня какие-то секунды передышки. Отстегиваю парашют и бегу что есть мочи подальше от ястребка, и когда они развернулись для атаки, я уже успел плюхнуться в высокую траву. А они, «рыцари неба», считая, что я еще сижу в самолете, изрешетили машину насквозь, пока она не загорелась. Сколько так, уже на земле, погибло наших раненых летчиков в подбитых самолетах…
Только тогда вновь почувствовал, что нестерпимо горит рука. Смотрю — через комбинезон кровь проступает. На мое счастье, проезжали мимо пехотинцы на грузовике, перевязали как могли и отвезли в госпиталь, в Камышин.
Врачи «обрадовали»: сустав задет, нерв перебит, скажи спасибо, что успел к нам до гангрены, так что руку сохраним, но сгибаться не будет, с небом прощаться придется…»