Выбитый генералитет

Было решено судить нас «судом чести». Во главе суда был поставлен маршал Л. А. Говоров. Порядочный человек, по «свое суждение иметь» не решился и по указке Булганина, где можно, сгущал краски. Нашли врагов народа! Все четыре адмирала честно отвоевали — и вот, пожалуйста, на «суд чести». Но и на этом дело не кончилось. Было вынесено решение передать дело в Военную коллегию Верховного Суда. Это уже поразило не только нас, «преступников», но и всех присутствующих. До сих пор звучит в ушах голос обвинителя Н. М. Кулакова, который, уже называя нас всякими непристойными словами, требовал как можно более строго наказать.

Мы вышли из зала с мыслями о возможном аресте нас тут же, и, помнится, всю ночь я прислушивался к подъему лифта. Нервы были напряжены. Однако не арестовали. Через несколько дней состоялся суд Военной коллегии под председательством Ульриха. Ульрих — слепое орудие в руках вышестоящих органов — ничего вразумительного нам не предъявил, и коллегия быстро ушла на совещание. Я понимал, что совещаться-то нет нужды: доложат Сталину, и будет сказано, как поступить с нами.

Томительное ожидание до двух часов ночи. Нас поили и кормили за счет Наркомата ВМФ и носили оттуда бутерброды, но уже на улицу не выпускали. «Это плохой признак», — поделился со мной В. А. Алафузов, стараясь сохранить чувство юмора. Смех сквозь слезы! Курили непрерывно. Закурил и я, до этого бросивший вредную привычку.

Поистине как после затишья перед бурей началось оживление в коридоре. Появились часовые, затем ранее не известные нам люди. Я увидел медсестру с ящиком «скорой помощи». «Пахнет порохом», — подумал я, но положение старшего обязывало меня сдерживаться и даже приободрять своих адмиралов.

Почему-то думалось, что «идет охота за мной» — именно так выразился Алафузов накануне у меня на квартире, и я имел основания полагать, что приговор начнется с меня.

Если до этого мы неорганизованно входили в зал и занимали места на скамьях подсудимых, то теперь нас вызывали и с часовыми сопровождали на свои места по старшинству. Я был в первом ряду. Со мной Галлер. Во втором ряду стояли адмиралы Алафузов и Степанов. «Сесть на скамью подсудимых» уже было пройденным этапом. Теперь мы стояли между скамьями подсудимых, а на флангах — часовые с винтовками. До сих пор не знаю как, но в зале оказались какие-то человек 5–6, которых раньше не было. Видимо, им было положено присутствовать на этом заключительном «представлении».

Первым читалось дело Алафузова. Обтекаемое обвинение и приговор — 10 лет. У меня пронеслось в голове, что если пойдет по восходящей, то мне возможна «высшая мера наказания». Терпи, казак! Следующим был Степанов — ему также дали 10 лет. Ребус еще не был разгадан. На очереди был Галлер, ему вынесен приговор — 4 года. Ну, значит, двоим по десять и двоим по 4 года, решил я. Итого 28 лет. Вот что сделала записка карьериста Алферова и пакость Булганина. Но я ошибся. Меня «освободили» от суда, но предложили снизить в звании до контр-адмирала.

После команды коменданту: «Исполнить» — меня оставили в зале суда, а остальных увели одеваться. Я было рванулся к ним проститься, но меня не пустили…

Среди весьма печальных воспоминаний из этого эпизода я был удовлетворен лишь тем, что всегда брал вину на себя и не обвинял никого из своих адмиралов. Об этом мы говорили с ними (Алафузовым и Степановым), когда они, выпущенные после реабилитации в 1953 году, обедали у меня на квартире и на мой вопрос, чем я повинен перед ними, адмиралы сказали: я вел себя не только достойно, но и в высшей степени отважно, рискуя своей головой.

Некоторое время я походил без дела на правах «неприкасаемого» и стал просить использовать меня на какой-нибудь работе. Но сразу решил этот вопрос только лично Сталин. Он послал меня в Хабаровск заместителем главкома по Дальнему Востоку к Р. Я. Малиновскому. Встретивший меня случайно в Кремле Молотов (ведь я оставался членом ЦК) иносказательно произнес, что «придется на некоторое время съездить туда».

Несколько лет спустя, когда я был снова министром ВМФ Сталин однажды у него на ближней даче за столом как бы невзначай бросил: Абакумов предлагал ему арестовать меня — «дескать, тогда он докажет, что мы шпионы». Сталин не согласился и ответил: «Не верю, что Кузнецов враг народа». Я-то не знал, что был в такой опасности.

…Когда в 1951 году (летом) меня вновь назначили министром ВМФ, я стал думать о том, как выручить оставшихся в беде товарищей. Написал два письма. Как потом мне рассказывали Алафузов и Степанов, они знали о моих шагах, но, кажется, единственным облегчением был перевод их из одиночек в общую камеру. (Л. М. Галлер умер в тюрьме в 1950 г.).

Они благодарили меня, но я откровенно сказал, что события более высокого порядка не позволили им досидеть свой срок. Мы хорошо простились, но какая-то тоска одолевала меня, как будто я в чем-то виноват…