Выбор

– Ты совсем ненормальная? – начинает орать дьявол. – Угробить нас всех решила? Чокнутая баба какая-то, – а вот это уже обидно.

– Я ненормальная? Да ты на себя посмотри, псих недоделанный, – закипаю я. – Ты, видимо, забыл, что не один в машине, а здесь, между прочим, ребенок, – а вот не нужно на меня орать, я ведь тоже умею, – и в моей семье не принято ругаться при детях, ясно?

– А зачем так вопить? Что, нормально сказать нельзя было? Ты напугала меня до усрачки, – выплёвывает Максим.

– Потому что ты, – наставляю на него указательный палец, – вместо того, чтобы следить за дорогой, трепался по телефону, не забывая при этом материться.

– Какой же я дурак….

– С этим полностью соглашусь, –перебиваю его и складываю руки на груди.

– Что согласился на вот это вот все. С тобой одни проблемы.

– То есть это я проблемная? – вот это заявления.

– А разве нет?

– Да ты…да вы…просто осел.

– Маам…

– А ты раздражающая пробка в заднице.

– Чтоо?

– Маам, Маакс…

– Здесь ребенок…я предупре…Никита? – Господи, я совершенно забыла про собственного ребенка, пререкаясь с этим психом, а он все это время слушал?

Мы одновременно замолкаем и смотрим на Никитку. Он преспокойно сидит и поочерёдно осматривает то меня, то мерзавца.

– Прости пацан, – ох, да неужели мы знаем такие слова.

– Да все нормально, – сынок пожимает маленькими плечиками. Он единственный из нашей троицы выглядит адекватным и сдержанным. – Единственное, я не понял, что такое «пробка в заднице», – задумчиво произносит Никитка, как бы перебирая в голове подходящее определение.

В машине снова воцаряется тишина.

15.

Максим

Я хотел высадить её прямо там, на обочине дороги. И если бы не пацан, я бы, не сомневайтесь, так и сделал. Это же какой надо быть идиоткой, чтобы орать на ухо человеку за рулем? Ладно, я согласен, был не прав. Когда позвонил Андрюха, я просто реально забыл, что сзади кто-то сидит. Да потому что, черт возьми, я никогда никого не возил в своем Камаре.

Захожу в комнату, нервно бросаю часы, браслеты на комод. Андрюха пригласил попариться в сауну, но все желание и настроение исчезли. Спасибо одной прицепившейся заразе. Андрюха Юдин – единственный настоящий друг со времен спорта. Его спортивная карьера закончилась, не начавшись, но друг стал неплохим тренером. Я тоже когда-то мечтал быть тренером. Ключевые слова – «мечтал» и «когда-то».

Снимаю брюки, кидаю на спинку стула и вижу, как на пол из кармана падает тот самый листок со стихом. И почему я не вернул ей его, а сунул себе в карман? Разворачиваю лист и снова читаю. Гребаный Ромео.

Бросаю смятый лист в комод и иду в душ. Меня переполняет злость и ненависть к ней, к брату и ко всему чертову миру.

***

Бам, бам, бам…

Бам, бам…

– Просыпайся, никчемное существо!

Бам, бам… Снова эти удары.

– Если ты и сегодня опоздаешь на совещание, я тебя уволю!

Кто-то сказал «уволю»? Да я готов вообще не прийти, только увольте меня!

Отец еще пару раз лупит по двери и быстро ретируется.

Я опять надрался. С четверга отмечали на какой-то базе Мир, Труд, Май. Смотрю на себя в зеркало, вроде все прилично, сегодня «аллергической сыпи» не наблюдается. Маринка-наташка-светка – как-же-ее-там отлично постаралась. Забрасываю уже заранее подготовленное обезболивающее, запиваю водой из-под крана, но таблетки не успевают добраться до желудка, как меня выворачивает прямо над раковиной.

Спускаюсь в столовую, готовый принимать удар, но к моему удивлению, а возможно даже разочарованию, отца не наблюдается. Зато на кухне за столом, в инвалидной коляске сидит мой брат. Это странно – видеть его здесь. После аварии брат перестал принимать пищу здесь, оставаясь в своей комнате.

На кухне суетится Любаша, для нее тоже это неожиданно.

– Доброе утро!

Любаша улыбается мне своей самой лучезарной улыбкой, а брат просто кивает. Он свеж, опрятен и стал выглядеть более живым. Мать была права. Он заметно поправился. И даже то, что брат сегодня завтракает в столовой, а не у себя – говорит о положительных изменениях. Неужели это все из-за психологички?

Неприятно прокалывает в области солнечного сплетения, но я стараюсь не зацикливаться на еле уловимом ощущении.

На кухне приятно пахнет свежеиспеченной запеканкой. Обожаю ее с детства, Любаня знает, как порадовать меня.

– Мммм, – закрываю глаза и тяну аромат носом, – этот запах. Любаша, ты золото, а не женщина! Выходи за меня? – подхожу к ней и чмокаю ее в теплую, морщинистую щеку.

Она хохочет и машет на меня рукой, заметно смущаясь.

Брат морщится. Его всегда раздражала моя с Любашей фамильярность. А меня раздражало его лицемерие. Он мог часами лазить со своими дружками-по-идиотизму-волонтерами по трущобам, помогая бомжам с ночлежкой и едой, потом распинаться перед камерой, что все мы равны вне зависимости от социального статуса, а дома воротить нос от нас с Любаней со словами «это же прислуга».

– А где Иван Сергеевич? – спрашиваю Любашу и окунаю аппетитный кусок запеканки в джем.

– Уже ушел.

– Орал?

Любаня смотрит на брата и поджимает губы. Были бы мы одни, она бы всё подробно рассказала, без прикрас.

– Он был зол, – тактично проговаривает Любаня.