Выбор

Стремясь срезать путь, Андрей свернул направо, к оврагу, стены которого покрывали пласты желтой глины. На дне оврага лежал туман, такой густой, что, казалось, войди — и утонешь в плотном белом облаке. Дойдя до огромного, вывороченного с корнями дуба, Андрей резко остановился, как будто наткнувшись на натянутую над землей веревку. Странное ощущение охватило его. Словно ветер обнял за плечи холодными струями и несколько раз легонько встряхнул. Андрею послышался звук — тихий и мелодичный, похожий на затихающий гитарный аккорд. По спине Андрея пробежала легкая дрожь. Он глубоко вздохнул, как ныряльщик перед погружением, сделал один шаг вперед и очутился по ту сторону Ворот.

С тех пор Андрею много раз доводилось переходить через Ворота — эти и другие, когда потом он их отыскал. Он ко многому привык, но никогда его не переставало удивлять это пьянящее чувство Перехода, с которым разве что можно сравнить восторг лыжника, летящего с горы.

Мир, который Андрей открыл, дался ему не легко. Сперва пришлось выдержать серьезное испытание рассудка. По началу Андрей был уверен, что он попросту сошел с ума. Как ни странно, помогло то, что у этого мира были свои законы — странные, но не менее строгие, чем в нашем мире. Взять хотя бы эти Ворота — они открыты только в определенное время суток, для каждого человека — в свое. Для Андрея это — всегда утренние часы.

Открытый мир сначала казался Андрею прекрасным, затем, гораздо дольше, страшным. Лишь недавно Андрей понял, что он, в общем, такой же, как и наш. Черное и белое и там и здесь — в одинаковой пропорции, просто в нашем мире эти краски намного равномернее перемешаны друг с другом, а там присутствуют в неразведенном виде. Может быть поэтому там дни кажутся ярче, а ночи темнее, холоднее вьюги и теплее угли костра, крепче дружба и страшнее предательство.

В том мире шла война. Та самая война, которая тлеет и в нашем мире, с тех пор, как на свете появилось человечество. Но у нас она похожа на перебранку старых соседей. Там же воюют по настоящему. И гибнут люди. Андрей вспомнил хмурого долговязого Лоэга и добродушного графа Чарлза, известного среди друзей под прозвищем Окунь, и наивного Владика Перепелкина. Сколько человек спасали его.

А вот он не смог. Вернее, не успел. С тех пор по ночам его преследует один и тот же сон — бледнеющие губы той, кого он про себя называл Эвридикой, красные пятна перед глазами и свой собственный страшный крик.

Тогда к нему пришло решение. Безумное, сказали бы все один голос. Не потому, что для его осуществления ему пришлось бы бросить все, что дорого в прежней жизни. Тот мир нуждался в нем. Там, за Воротами, он был носителем Силы. Не случайно же Ворота открылись именно ему. Там он был нужен. Что по сравнению с этим его подводные раскопки поглощенных «гостеприимным» морем руин греческих колоний, почти готовая к печати монография «Крито-микенская культура на заре цивилизации». Дело было в другом. То, что он задумал, не имело шансов на успех. Почти не имело. Но если бы это удалось… Нет, невозможно. Чудес не бывает даже в параллельных мирах. И все-таки решение крепло в нем. Вопреки логике. Вопреки здравому смыслу. Андрей уже третий раз приезжал к Воротам, стоял на пороге, вдыхая воздух иного мира и все не мог решиться сделать последний шаг. И вот сейчас, он стоит…

— Слушай меня, юноша! — Андрей вздрогнул. — голос Старика был мелодичен и торжественен. — Не стой на пороге. Ты слышишь зов, так повинуйся ему. Это твоя судьба. И пусть удача встретит тебя на этом пути!

Слова странного человека совершили с Андреем чудо. Так порыв ветра превращает паруса корабля из обвисших тряпок в трепещущие крылья. Андрей, набрав в легкие воздуха, как ныряльщик перед погружением, смело шагнул вперед и растворился в прозрачном воздухе.

Оставшийся в нашем мире похожий на старика сорокалетний Андрей вздохнул. Лихая судьба, крутившая его, как волна — обломок разбитого судна, в конце концов выбросила в старый мир и в старое время. Да так, что он встретился сам с собой. Что ж, к парадоксам времени на границе миров ему не привыкать. А может быть, это не случайно? Может быть, это проявление одного из законов того мира — законов, которые он так до конца не постиг.

Тогда он, молодой Андрей, стоял перед выбором. Он понимал безнадежность своей затеи. Понимал, но в душе стальным стержнем сидела сумасшедшая надежда.