— Здравствуй, Игорь, — присев на кровати, доброжелательно улыбнулась она мне. Я хотел было обнять ее, но был остановлен жестом ее руки. — Не надо. Мы оба понимаем, что это лишнее.
— Почему? — непроизвольно выскочил из меня удивленный вопрос.
— Ты ведь уже знаешь, что я работаю на Люцифера? — иронично посмотрела она на меня.
— Значит это правда, — тяжело вздохнул я в ответ. — Но ведь ты…
— Могу отказаться и остаться с тобой? — улыбнулась она.
— Да.
— Это невозможно, — покачала она головой. — И не только потому, что я многим обязана повелителю, но и еще потому, что ты уже не тот Игорь, которого я когда-то встретила и полюбила.
— Я как раз таки тот же, что и был, — хмуро возразил я. — И мои чувства к тебе не изменились.
— Не стоит сейчас лукавить. Ты и сам не знаешь, насколько сильно изменился. Кто ты сейчас? Игорь Корж, что вспомнил проект «Возмездие»? А может тот, другой, что всплыл в твоей памяти из прошлого? Или же хранитель этого мира? Но правда в том, что ты — все ранее перечисленные, но уж никак не Игорь. Тот парень, которого я знала, ради меня и сына бросил бы всё, и пошел со мной. А сейчас ты даже не захочешь услышать рациональное зерно в моем предложении.
— Не вижу ничего рационального. И да, в прошлом бы я не пошел в слуги Люцифера.
— Уверен? — улыбнулась она. — А если бы я его назвала по-другому? Например, Эосфор. Тоже бы отказался?
— Вопрос не в том, как его называть, а в том, что он делает, — хмуро возразил я, наблюдая за тем, как очнувшийся Максимка спокойно сел на кровати и так же спокойно смотрел на меня.
Аэлита оказалась права. Передо мной не мой сын, а тот, кто вспомнил свою прошлую жизнь. Можно сказать, перерожденец или попаданец, это уже дело вкуса. Тот факт, что он помнил то время, что прожил со мной, не сильно что-либо меняло. Почему-то мне было очень больно видеть своего ребенка именно таким. В его глазах не было детского восторга от встречи с отцом. Там даже не было благодарности за спасение. Только равнодушие и взрослый взгляд человека, прожившего жизнь, а возможно и не одну.
— И что же плохого он делает? — улыбнулась она в ответ. — Или ты думаешь, что жить в мире, где нет войн и болезней, плохо?
— Забыла добавить отсутствие свободы выбора.
— Выбор? — усмехнулась она. — Он значит больше, чем моя жизнь и жизнь твоего сына? Допустим, до того как к Максиму вернулась память о прожитых жизнях, мы бы попали в зону боевых действий. Помог бы тебе «выбор» спасти нас? Или помог он твоим родителям? А может он помог всем тем, кто умер не так давно от эпидемии? Да и сейчас миллионы людей умирают от болезней и войн каждый год. Я уже молчу о том, что в мире повелителя люди живут минимум сто пятьдесят лет. Такова цена «выбора»?
— Это не цена выбора, а сам выбор, — уверенно возразил я. — Люди сами принимают решение, что ведет их или к войне, или к болезни, или к миру и процветанию, но они это делают сами! Если они сами придут к тому, что воевать плохо, а все деньги, потраченные на армию, лучше перевести на медицину и развитие, это опять же будет их выбор. Я же со своей стороны помогу им достичь мирной жизни.
— И чем же ты будешь отличаться в таком случае от повелителя? Ты ведь будешь вынужден влиять и приказывать людям, что и как делать. Разве это не противоречит твоей «свободе выбора»?
— Нет. Не я за них решаю, что и как делать. Я лишь помогаю тем, кого выберу уже сам. Я такой же, как и они, человек, и это будет уже мой выбор, кому и как помогать.
— То же самое может сказать Люцифер. Он тоже сделал выбор и помогает тем, кому считает нужным. Он дарит своим мирам мир и спокойствие.
— Он дарит не мир и спокойствие, а вечный застой на одном месте, — возразил я, присаживаясь на стул.
Мне стало предельно ясно, что Аэлита снова оказалась абсолютно права. Я гонялся за призрачной надеждой без шанса на успех. Передо мной сидела не моя жена, а агент Люцифера. И да. Скорее всего, она говорила не то, что думала, а то, что ей поручили. Хотя возможно, она и сама верила в свои же слова. Уж очень уверенно звучал ее голос. Вот только зачем ее слушать? И так ведь понятно, что она не изменит своих взглядов, как и я своих. Но почему-то я медлил. Мне хотелось еще хоть чуть-чуть побыть рядом с ними. Можно сказать, я таким образом прощался.
— Это не застой, а незыблемость. Уверенность в завтрашнем дне, это разве плохо?
— Уверенность со слишком большой ценой.