Выбор

Так вот: не надо говорить, что работа палача-кинематографиста – дело простое. Да ни в коем случае! Подавай веселенькое. Поди сообрази: полки коробками с лентами забиты… Веселенькое… Макар содержание всех лент знает, ход всех процессов над врагами помнит. Назови фамилию, он мигом с полки нужную ленту снимает… А врагов-то вон какие уймищи перестреляны. От каждого врага – нити к десятку других, а от каждого из других – опять же нити… Вражеские заговоры разветвлялись и переплетались фантастическими узорами. Макар помнит, кто с кем связан был, помнит, кто кого расстреливал, а расстреливающие сами в заговорах состояли, сами были с кем-то связаны. Назови Макару любого врага, он тут же аппарат включает, фильм нужный крутит, а сам уж знает, какой за этим может заказ последовать…

Если приказ точный, Макар его сразу выполнит. Но как выполнять заказ расплывчатый про веселенькое? Что есть веселенькое? У каждого свое понятие про веселенькое. Дядя Вася, на пенсию ушедший, вкусы зрителя за много лет изучил. Он бы… Но и Макар не промах. Проскочил этикетки взглядом, названий даже не читая, выхватил ту ленту, которую посчитал соответствующей заказу, выглянул головой из двери кинобудки:

– Товарищ Сталин, тут вон лента про то, как девушку расстреливают…

8

Машина остановилась в переулке. Во мраке. В снегу белом. Вышел чародей, дверцей хлопнул. Обернулся к начальнику тюрьмы, приказал:

– Теперь все забудь.

– Что забыть? – не понял начальник.

– Все.

9

Трещит аппарат, ленту мотает. Товарищ Сталин веселенький фильм смотрит про то, как девушку расстреливают… В расстрельном лесу весна свирепствует. Бесстыжая такая весна. Распутная… Избили девушку так, как у нас умеют, на мокрый песок бросили, и начальник расстрельной партии Холованов ей сапог в лицо тычет:

– Целуй.

Смеялся все товарищ Сталин. А тут примолк. Волнуется товарищ Сталин. Никому не дано видеть сталинского волнения: пустой зал, темнота. Повернулся:

– Еще раз, пожалуйста.

10

Вышел чародей из машины. По снегу пошел. Ботинки сухие. Новенькие. Скрипят. Две причины скрипению: во-первых, новые, во-вторых, по снегу. Ботинки надзирательские. Свои просушить не получилось. Потому со склада принесли. С тем самым запахом, с каким новые ботинки бывают. И носки новые дали. Толстые, шерстяные. Чародей теперь ученый – ботинки на два размера больше взял, чтобы толстые носки ногу не давили. А штаны на нем собственные, высушенные в сушилке тюремной, коммунистом выглаженные. Аж горячие. И чуть-чуть, самую малость еще сыроватые. И эта легкая горячая сырость штанов радость в чародея вливает. Как вспомнит холодные, пудовые, водой пропитанные штанины, так весело. И рубаха на нем новая. Новая да свежая. Бритым горлом, одеколоном «Жасмин» благоухающим, чародей чуть касается воротника атласного. Пальто тоже высушено. Правда, не до полной сухости. За короткое время не высушить. Но все же – почти сухое. Начальник тюрьмы ему еще на прощанье и шарф подарил. На память. Красный да толстый. Вспомнил чародей начальника тюрьмы, обернулся.

Стоит тот в темном переулке. Стоит, перед собою смотрит. Рядом – «мерседес» черный. С открытой дверцей.

Начальник тюрьмы никуда не едет.

Он забыл, куда надо ехать. Он забыл, что начальником тюрьмы числится. Он забыл, что в руках у него ключи от машины. Он забыл, что машина рядом с ним стоит.

Он забыл все.

11

Совсем товарищ Сталин серьезным стал. Приказал еще раз фильм крутить про девушку. И еще раз. Хочется поделиться. Но с кем?

– Товарищ Макар…

– Слушаю, товарищ Сталин.

– Вы видели?

– Видел, товарищ Сталин.

– Как жалко, что этот фильм, понимаешь, я никому показать не могу. Как жалко. Вот смотрите, товарищ Макар, он ей говорит сапог целовать, а она, понимаешь, не целует. Ее расстреливают, ее убивают, а она, понимаешь, не целует сапог. Какая девушка, понимаешь, упрямая.

12

Идет чародей по снегу, подошвами скрипит. Идет, никого не гипнотизирует. Черт с ним, пусть узнают. Радостно на душе, потому не защищает себя невидимым барьером, за которым его не увидят, за которым его не узнают. Надо правду сказать: у него и сил больше нет барьером себя защищать. Силы его магические вроде аккумулятора мощного: энергию можно расходовать в любых количествах, но тут же надо ее и восполнять-накапливать. Но получилось так, что наш чародей всю свою мощь магическую израсходовал в берлинском цирке, а на восполнение условий не было. Как он из цирка без этой энергии убежал – сам понять не может, сам удивляется. Ушел просто на везении, на нахальстве ушел, на остолбенении толпы и полиции.

Потом за два дня и две ночи скитаний окончательно всю энергию порастерял. Уровень он совсем немного поднял-восстановил в воронке, пока спал, но в тюрьме все вновь растратил. Последний импульс отдал начальнику тюрьмы: забудь все.