Выбор

Холованов старается говорить так, как говорит Сталин: предельно ясно, предельно четко, экономя слова и время. Потому, экономии ради, он не назвал по имени ту, которая черновиком не пользовалась, для краткости обозначив все местоимением. Почему-то, говоря о ней, он считал, что пояснений не требуется. Он почему-то думал, что говорить о ней можно, не называя имени, товарищ Сталин и так знает, о ком речь, знает, кто способен на такие вольности.

Действительно, Сталин не заметил, что имя той, которая вопреки установленному порядку черновиком не пользовалась, еще не названо. Речь о ней. И это обоим ясно.

– Хорошо, товарищ Холованов, допустим, она черновиком не пользовалась, тогда тетрадей должно быть тринадцать. Где же тринадцатая тетрадь?

– Товарищ Сталин, она не справилась с заданием. Ее сочинение неудовлетворительно.

– Это буду решать я. Где тетрадь?

И Холованов понял, что спасен. Получив срочный ночной вызов в Кремль, он в мгновение вспомнил тысячу дел, сто тысяч вопросов, на которые Сталин может потребовать немедленный ответ. Поди сообрази, зачем вызывает Сталин в три ночи, поди упомни тысячи своих подчиненных и уйму хитроумных комбинаций, в которые каждый вовлечен сталинской волей. Из тысяч дел поди выбери единственно нужное в данный момент… Он открыл огромный сейф с документами категории «Совершенно секретно. Особой важности», скользнул взглядом и снова запер сейф. Открыл второй, с документами категории «Совершенно секретно». Снова скользнул сверху вниз по тысячам папок. Наугад выхватил тетрадку вздорной девчонки с сочинением на тему «Кабы я была царица», запер сейф. Опечатал оба своей персональной печатью и понесся в Кремль.

Теперь, когда Сталин протянул требовательно руку и грозно спросил: «Где тетрадь?», Холованов просто опустил руку в портфель и, как великий чародей, вытащил единственное, что в нем находилось, единственное, что требовалось: вот она.

Он знает: не окажись тетради с ним, никаких объяснений Сталин не примет и ждать, пока тетрадь привезут, не станет. При таком раскладе Холованова ждал арест на выходе и расстрел на заре.

Обошлось.

8

Не скажу, что новенькой не хотелось быть королевой. Хотелось. И даже очень. Но ей хотелось быть королевой настоящей, а не ряженой. Ей претило из себя королеву изображать. Какая-то внутренняя сила сдерживала ее, прикидываться не позволяла. В зеркальном зале нет уголка – круглый зал, но одно кресло все же в стороне от других. Роскошное кресло, явно из будуара Луи Тринадцатого. Вот в это кресло она и села, подперла щеку рукой и смотрит на своих величавых подруг, не выражая ни интереса, ни одобрения, ни порицания. Она просто созерцает происходящее с полным пониманием, что в коллектив она не вписалась, что теперь-то уж ее не простят, теперь ее из группы выгонят.

9

Тетрадь Сталин взял как-то осторожно, как-то бережно, как большой мастер берет в руки работу любимого ученика: ну-ка посмотрим. Он отошел с тетрадью к окну, как бы разворачиваясь к свету прожектора заоконного, одновременно отворачиваясь от Холованова.

Он нетерпеливо пролистал чистые листы, начиная с последнего, наперед зная, что почти все они чистые, что ей одной первой страницы вполне хватило. Но надо удостовериться. Да, ей хватило одной страницы. Одного предложения. Растягивая удовольствие, Сталин пропустил два мгновения перед тем, как написанное прочитать.

Прочитал.

И просиял.

Он никогда никому не показывал своих чувств. И сейчас он неспроста отворачивался от Холованова. Он ожидал сюрприза, но не знал, какого именно. Он не хотел показать своей реакции.

И ему думалось: не показал.

Но Холованов, видя только сталинскую спину, вдруг понял: сияет.

10

Прозвучал сигнал: динь-дон-дон. Растворилась дверь зеркальная: занятие закончено, выходите. Сразу девочки из королев и цариц превратились в наших родных советских комсомолочек, зачирикали на модную тему о новом фильме «Петр Первый». Почему-то раньше все фильмы были про борцов-революционеров: про Чапаева, про Щорса, про Кирова, про Ленина, а теперь вдруг пошли очень интересные фильмы про гетманов, князей, царей и императоров: про Александра Невского, про Богдана Хмельницкого или вот – про Петра. Говорят, про Ивана Грозного будет…

На выходе – как принято: основной состав вперед, потом запасная.

В зеркальной двери запасная обернулась в пустой зал и усмехнулась в пространство: ломать комедию – не по мне.

11

Отгремел день – хуже некуда. И ночь пронесло такую – не позавидуешь. Время спать. По личному приказу Сталина Холованов-Дракон обязан спать не менее четырех часов каждые сутки. Время пошло. Но не спится Дракону. Глаза – в потолок монастырский.