Выбор

Двух книг на полке недоставало — сиротливо пустовавшие паузы между томами также были затянуты паутиной. Я огляделся. Книги лежали на столе возле телефона, одна поверх другой. Я осторожно, стараясь не поднимать пыль, перевернул обложку верхней из них. Валентин Пикуль, «Федор Кузьмич». Я хмыкнул и закрыл книгу.

Не нравится мне Пикуль. Нет, исторические романы у него довольно интересные, если, конечно, принимать на веру все домыслы автора о том, «что могло бы быть, если бы…». Но вот «Федора Кузьмича» я смог дочитать только до половины. Слишком уж смелые допущения делал Пикуль о характере Александра I и мотивах, побуждавших его поступать так, а не иначе. Даже создание императором Министерства Имперской Безопасности, превратившегося впоследствии в АИБ, Пикуль исхитрялся объяснить богобоязненностью государя.

Вот этого я никак понять не мог! Ну хорошо! Практическое отсутствие войн; льготы крестьянам Лифляндской, Гималайской, Сианьской, Токийской и Афганской губерний; роспуск Священного Синода и восстановление тем самым Патриаршества, упраздненного еще Петром I аж в 1721 году; полная свобода в отправлении культов религиозных меньшинств; поощрение выдачи вольных крепостным — понятно. Ну, естественно, нельзя не вспомнить и его отречение от престола, переезд в Сибирь и принятие нового имени. Тут уж все ясно — император решил посвятить остаток жизни отшельничеству. Но вот как объяснить его реакционную позицию во внутренней политике? Один АИБ чего стоит! Однако Пикуль каким-то непостижимым для меня образом все это увязывал с раскаянием, охватившим Александра в ночь перед покушением заговорщиков на его отца. И даже известную байку о кровавом призраке Павла Петровича Романова, возникшем в спальне Александра, Пикуль рассматривал как Божественное вмешательство. На фоне Александра I, такого ласкового и доброго, отец его — Павел I — выглядел сущим чудовищем. И получалось даже, что поделом ему досталось во время Хоккайдского мятежа, когда японские самураи захватили императорскую резиденцию. А ведь, между прочим, подавлял этот мятеж не кто иной, как Александр I, ласковый и добрый, взошедший на престол после убийства мятежниками Павла Петровича. Но Пикулю не до таких мелочей, как полмиллиона казненных японцев!

Я сдвинул в сторону «Федора Кузьмича» и посмотрел на обложку второй книги. Она была на французском — Герберт Джордж Уэллс, «Машина времени». Книга была необычного формата, какая-то квадратная. Позолота с букв давно уже облезла, да и сама обложка выглядела изрядно потрепанной. Наверное, старое издание, подумал я, приподнимая обложку ногтем.

Издание оказалось не просто старым, а, можно сказать, «древним». 1898 год! Если это и не самое первое издание, то одно из первых — наверняка.

Большая редкость, надо сказать. Насколько я помню, у Уэллса были очень крупные неприятности с этим романом. Император Западной Империи счел его своеобразным политическим памфлетом, сатирой на свое мудрое правление, и одно время книга даже была под запретом. Масла в огонь подлил еще и тот факт, что книга вышла одновременно и на французском, и на английском языках. Или даже на английском — чуть раньше. В ту пору это вообще расценивалось чуть ли не как подрыв основы государственности. У всех еще было свежо в памяти Ирландское восстание, когда крошечный департамент неожиданно заявил о своей независимости от Западной Империи и огнем береговых орудий потопил два имперских линкора, стоявших в Уэксфордском порту. Настроение у мятежников было настолько решительным, что даже массированная бомбардировка не принесла успеха. И только после двухмесячного обстрела Ирландского департамента из корабельных орудий (вокруг острова собралось свыше пятисот кораблей Западной Империи!) сопротивление было сломлено. В той заварушке полегло более половины населения мятежного департамента, и с тех пор императоры Западной Империи с очень большой настороженностью воспринимали любые проявления независимого суждения, высказанные на английском языке.

Впрочем, не в одной Западной творятся подобные безобразия. Кто не помнит Фейсалабадский мятеж семьдесят девятого года? Та же самая история! Восстанием была охвачена чуть ли не половина Пакистанской губернии.

Я перевернул страницу и тут неожиданно опять «провалился». Совсем как тогда, ночью, но в этот раз все было гораздо хуже. Так, как не бывало еще никогда.

Мир вокруг стал жестким и колючим. Неестественным, неживым… То есть нет, живым, конечно же, но… Но искусственным, наполненным режущими гранями и горячим, иссушающим язык ветром. Перед глазами замелькали разноцветные квадратики разных размеров. Они складывались в узоры, отдалялись, превращались в картинки. Уши наполнил тонкий пронзительный свист, из которого постепенно начали выделяться какие-то непонятные, но осмысленные звуки. Затылок обдало ледяной волной холодного воздуха. Голова закружилась, и, чтобы не упасть, я оперся руками о стол, согнувшись пополам.

Тело скрутило судорогой, дыхание перехватило, я уже ни о чем не мог думать, кроме одного — опасность!

Опасность!

ОПАСНОСТЬ!!!