Выбор

Озирая с виду умиротворённую деревню, больше похожую на загородную резиденцию партийных служащих, Аркадий Соломонович знал, что прямо сейчас, за тенью плотных штор на окнах за ними наблюдают те, кто бдит покой и порядок этого места. И не приведи случай кому-то постороннему сунутся сюда с дурными намерениями поживится чем-то полезным. Только свои. Только круг агентства.

И понимая, сколь ещё предстоит сделать и оформить, пока его жизнь ещё пульсирует по венам, седовласый мужчина произнёс, глянув на суровый профиль отпрыска, тронутый едва заметной щетиной на скулах, – это только начало сын мой. Всё ещё начало пути!

СССР, где-то,

Зима 1987 года, около двух ночи

Крики и стоны вместе с резким запахом лекарств и спирта разносились по тусклому коридору, чуть прохладному из-за белесого кафеля на полу, с мигающей лампой под потолком с потрескавшейся, местами пожелтевшей штукатуркой. Из небольших аскетичных палат доносился плач, визг, кто-то смеялся, ну а кто-то и вовсе кричал от разрывающей внутренние органы боли.

Некоторые из неопытных интернов с трясущимися руками носился с окровавленными бинтами, более опытные с суровым лицом толкали тележку с чистыми медицинскими инструментами, а доктора с обыденным видом брели к палатам, читая карты пациенток.

Родильный дом.

Обессиленная темноволосая молодая женщина лежала в тесной, видавшей некогда лучшие времена палате родительного отделения, пытаясь выдавить из себя новую жизнь вот уже вторые сутки. Уставшая до мозга кости, уже потерявшая надежу, она чувствовала, как от частых острых болей в районе таза и живота по щекам катятся холодные слезы, а сиплый голос, сорвавшийся в прошлых безрезультатных потугах едва выдавал звуки.

– Господи, помоги! – едва слышно прошептала молодая женщина, в очередной раз тужась и сжимая простынь в кулаках до побеления костяшек, пока за окном шёл снег, медленно кружась в морозном воздухе.

Уже было невмоготу, и уже чувствовалось что вот-вот лопнут сосуды в голове вслед за полопавшимися капиллярами на карих глазах, как вдруг нечто странное ощутила она в себе. Это не была новая волна боль, рези, схваток. Это была волна тепла, успокоения, ощущение внутренней гармонии в организме, который внезапно скинул с себя усталость прошедших дней и обрёл новые силы. И женщина вдруг услышала, где-то за ухом, где-то в переставшей гудеть от постоянного напряжения голове, в затылке, – делай что должно! У тебя всё получится, он будет жить!

Женщина толи от испуга едва вскрикнула осипшим голосом как в следующую секунду белая дверь отварилась со скрипом, и в палату вошёл рослый, под два метра ростом доктор в чистеньком белоснежном халате и медицинской маской на лице. За его широкой спиной показалась низенькая акушерка средних лет с не менее чем у роженицы усталым лицом.

Обогнув доктора, акушерка засуетилась перед роженицей, лежащей на медицинском столе в определённой позе, – вот доктор! Уже сил нет, ни у неё, ни у меня. Надо что-то делать, иначе…

Доктор поднял руку, защищённую белой перчаткой, остановив дальнейшее словоизлияние акушерки, другой рукой поправил маску, скрывающую точёное, не для этого времени и места красивое аристократичное лицо. Спокойно подойдя к роженице и положив крепкую руку на живот, больше похожий на вздутый и готовый уже лопнуть шар, обтянутый хлопковым халатом, доктор замер, сощурив красивые, притягательного и необычного оттенка проницательные глаза.

В палате как по команде повисла тишина, лишь искажённые крики, плачь и разговоры медицинского персонала залетали из коридора через открытую дверь.

– Вдох-выдох. Тужьтесь! – выдал через некоторое время доктор со странным, не свойственным славянам, и подозвав свободной рукой акушерку, указал ей место, – ассистируйте!

Акушерка, немного напряглась от столь необычного поведения доктора, заняла исходную позицию, подойдя и склонившись к пациентке, лежащей с раздвинутыми ногами, приготовилась лицезреть новую жизнь, выходящую с не самого лицеприятного ракурса.

Доктор, не отстраняя ладони стал давить на живот.

Натужный сиплый крик огласил палату. Высокий крепкий мужчина в белом халате положил вторую руку на живот и надавил ещё сильней.

И тут акушерка проголосила, встрепенувшись, – вижу, головка показалась!

Рослый доктор сухо выдал басовитым приятным бархатистым голосом, – поднажмём! Тужьтесь!

Роженица, ощущая несвойственное обстоятельствам и предшествующим до появления доктора ощущениям умиротворение натужилась всей нижней частью тела и…

…ахнув, акушерка аккуратно вытянула-таки малыша с синевато-фиолетовой кожей. Доктор, отойдя от роженицы, взял малыша на руки и внимательно осмотрев загадочными и горящими жизнью глазами тёмно-синего оттенка, покрутил его и смачно хлопнул по попке ладошкой.

Спустя секунды в палате раздался громкий плач.