Выбор

Он не договорил, потому что Илья, быстро выпрямляясь, вставал из-за стола с напряжением, застегивая пуговицу на пиджаке, и Васильев сейчас же увидел сквозь широкую арку двери Марию, которая шла по безлюдному ресторану на террасу в почтительном сопровождении метрдотеля, изображающего наклоном головы приятную покорность. А Илья, подтянутый, выпрямленный, стоял, не отпуская с матово-смуглого сухощавого лица ласкового внимания, стоял до тех пор, пока Мария, легонько улыбаясь, не подошла к столу, и только тогда он не без подчеркнутой предупредительности, отодвинув свободный стул, пригласил ее сесть; она кивнула обоим, села со словами:

- Доброе утро, я вижу, вы еще не завтракали?

- Я не знаю ваших привычек: что вы едите на завтрак? Мне достаточно овсяной каши, двух яиц и стакана молока. Диета по-английски, - сказал Илья и в первый раз засмеялся отрывистым, жестяным и незнакомым смехом. - Но было время, когда я начинал утро не с молока. Поэтому не считаю лишним спросить: не угодно ли, Мария, хорошего вина? Ты как, Владимир?

- Очень сомневаюсь.

- Начинать день с вина - безумие, по-моему. Я присоединяюсь к английской диете, - ответила Мария, доставая накрашенными ногтями сигарету из пачки, пламя зажигалки, поднесенной Ильей, промелькнуло по ее темно-серым глазам тревожной вопросительной искоркой и тотчас растаяло в потоке солнечного света. Она, аккуратно причесанная, тронула волосы на затылке, лицо ее казалось молодо, свежо, ни тени вчерашней усталости, и Васильев подумал, что утренняя ванна, некое колдовство известного ей лицевого массажа, который она делала втайне, удивительно молодили ее по утрам. Вчера был туман, а какое прелестное сегодня утро, - сказала она, глядя на канал, где, равномерно постукивая мотором, разворачивалась от причала снежной белизны моторная лодка и ветровое стекло сияло на солнце брызжущим веером. - Так что - решили по-английски?

- Мне стакан горячего молока, - сказал Васильев, ему не хотелось есть. - И достаточно.

- Отлично. Херр обер! - Илья сделал неуловимое движение к метрдотелю, и это был жест человека, привыкшего к ресторанам, а метрдотель, тщательно поправлявший занавеску на слепящем окне, шагах в пяти от столика, мгновенно подошел, излучая удовольствие румяными щеками в связи с хорошим настроением гостей, прекрасным утром, положил перед каждым меню, большие, золоченые, как дарственные папки почтенному юбиляру.

Не проявив ни малейшего интереса к меню, Илья вскользь сказал метрдотелю несколько слов по-немецки, и тот, щелкнув каблуками, таинственно-намекающим тоном проговорил: "Jawohl, ein Moment"*, - и деловито удалился на коротких упругих ножках бывшего военного человека.

______________

* Так точно, сейчас (нем.).

- Он, конечно, принял тебя за немца, - сказала Мария и полистала ради любопытства меню, прочитала вслух по-французски названия блюд. - Ого, боже милостивый, утренние мясные блюда обрадовали бы Ламе Гудзака! - Она закрыла золоченую папку и взяла сигарету, прислоненную к краю пепельницы. - Илья, ответь мне на один вопрос, - проговорила она со вздохом, - кому в этом западном мире удобнее жить - американцу, немцу, итальянцу или, наконец, русскому? Ты это замечал?

Илья сказал жестко:

- Никому! Надежды давно умерли, как и боги. Семидесятые годы критические, восьмидесятые будут роковыми. Поэтому - либо, либо...

- Что "либо"?

- Либо все удовольствия цивилизации, превращение земли в мусорную свалку и самоуничтожение к концу века, либо здравый смысл плюс новый Иисус Христос...

- Ты веришь, Илья, в здравый смысл? - спросил Васильев, думая о жестокости его утверждения, соглашаясь с ним и не соглашаясь. - Мне кажется, что в последние годы люди потеряли веру в самих себя. И это всех разъединило.

- Разъединила жадность, кровь и тупоголовость политиков, - проговорил Илья, поигрывая зажигалкой. - Я давно расстался бы со своей поношенной оболочкой, только... Только одно держит еще на земле - праздное любопытство: а что дальше будет? Стоило, к примеру, мучиться жизнью, чтобы вас увидеть...

И он повел ласково усмехнувшимися глазами по задумчивому лицу Марии, а она не ответила ему, закинув ногу за ногу, чуть морща переносицу, рассеянно следила за разворотами отдаленно потрескивающих белых моторок на сплошь уже залитом солнцем канале, и тогда в сознании Васильева туманно проскользнуло: "Не может быть, чтобы у нее что-то осталось к Илье от того, школьного, от той осени сорок первого года... Что такое? Неужто я ревную?"

- Еще просьба, Владимир, - сказал будто между прочим Илья, взглядывая в окно, куда смотрела Мария. - Я решил купить у тебя картину с выставки. Она называется "Псковское утро". Если ты не против, то я...

- Не могу тебе ответить положительно, - не дал ему договорить Васильев. - Мне лучше подарить тебе, чем продать. Я подумаю.