Выбор девы войны

Работа в отсутствие мага была не единственной проблемой, с которой столкнулся Варнейтус, несмотря на восприимчивость Бронзхелма, и некоторые из этих дополнительных проблем были более тревожными, чем другие. Особенно с тех пор, как он пришел к выводу, что баронесса Мяча была категорически против брака Торандаса с Шейрнейт. Он ожидал, что она отнесется к этому предложению без особого энтузиазма, но сила ее сопротивления застала его врасплох, и он был немного удивлен проницательностью ее понимания политических реалий и потенциальных обязательств, стоящих за этим. К счастью, возможно, именно эта проницательность заставила ее усомниться в том, что из амбиций Торандаса в этом направлении что-то получится, учитывая давнюю политику Борандаса и традиционный нейтралитет Норт-Райдинга между Кассаном и Теллианом, поэтому она была готова подождать своего времени. У нее будет достаточно времени, чтобы посоветовать не вступать в брак, если это начнет казаться вероятным, и плохая новость заключалась в том, что, несмотря на ее молодость, барон Борандас явно ценил ее советы и относился к ним серьезно.

Хорошей новостью было то, что она, казалось, была полна решимости избегать даже видимости "вмешательства" в его решения. Если Варнейтус правильно проанализировал ее, то эта решимость проистекала не из отсутствия твердых мнений, а из непреклонной решимости, что никто не будет думать о Борандасе как о каком-то слабоумном старике, которым можно манипулировать через его брачное ложе. Она дала бы свой совет, если бы об этом попросили, но вряд ли стала бы сильно настаивать на своих взглядах, если бы их не попросили. Все это было к лучшему, но это также означало, что если она увидит, что он собирается сделать что-то, что, как она боялась, может серьезно навредить ему, она вполне может отказаться от этой сдержанности.

Это делало Бронзхелма еще более важным, потому что Мяча так глубоко уважала его. Она знала, как долго он служил ее мужу, насколько он был предан Борандасу, и у нее также было достаточно доказательств его интеллекта. Она также знала, как глубоко ей самой не нравился Кассан, и Йерагор из Эрсока тоже едва ли входил в число ее любимых людей. Так что, если Бронзхелм решительно и позитивно выскажется в пользу брака, она, вероятно, напомнит себе о том, как легко эмоции могут взять верх над разумом, и решит, что она слишком предвзята, чтобы вынести объективное суждение, которое, вероятно, вынес сенешаль.

К сожалению, события развивались так быстро, что Варнейтус еще не смог должным образом подготовить Бронзхелма, что потребовало от него возвращения в Халтан на несколько недель раньше, чем он намеревался. Ему повезло, что он нашел окно, когда отсутствовали Борандас, Мяча и Брейас, но ему совсем не нравилось сидеть здесь, в кабинете сенешаля, в середине дня, с Бронзхелмом, пристально смотрящим на кольцо, в то время как "мастер Талтар" шептал ему на ухо. Было, мягко говоря, маловероятно, что кто-либо из хорошо вышколенных клерков сенешаля собирался вторгнуться к ним, но "маловероятно" - это даже отдаленно не то же самое, что "наверняка", и хотя Варнейтус подготовил стратегию побега, которая увела бы его от опасности, заклинание телепортации было не совсем незаметным.

Исчезновение в ослепительной вспышке света привлекло бы всевозможное нежелательное внимание. Хуже того, это абсолютно подтвердило бы барону Кассану, что его товарищ по заговору был волшебником. До этого момента Кассан мог честно сказать, что он не знал, что "Талтар" практиковал это искусство, и даже маг или защитник Томанака не мог доказать, что он был неправ. Вполне возможно, что теперь, когда он наконец согласился с тем, что Мархос и Юрохас должны умереть, даже это открытие не изменило бы его мнения. Однако также было возможно, что так и будет, и если это произойдет, если вся стратегия рухнет, и они решат, что это вина Варнейтуса...

У тебя есть дела поважнее, чем сидеть и беспокоиться о других вещах, которые ты все равно не можешь изменить, едко сказал он себе. И чем раньше ты начнешь, тем меньше вероятность, что ты все еще будешь сидеть здесь, когда кто-то войдет.

Он откинулся на спинку стула, откашлялся и произнес единственное слово на языке, на котором открыто не говорили в Норфрессе более двенадцати столетий. Невидящие глаза Бронзхелма оторвались от изумруда, послушно остановившись на лице Варнейтуса, и волшебник улыбнулся.