Выбор. Долгие каникулы в Одессе (СИ)

– И правильно делала, что гордилась! Теперь ты знаешь, что за моё выступление платили деньги, так что можешь гордиться в два раза больше! – я с дурашливым испугом увернулся от шутливого маминого подзатыльника и продолжил: – Мама, теперь Мендель знает, что на меня есть спрос и я того стою, и он готов мне платить, но он ещё не понимает, что всю эту кустарщину надо выводить на более высокий уровень. Вот об этом я и хочу с ним поговорить. Я не хочу быть просто сессионным музыкантом на почасовой оплате за копейки. Я хочу получать постоянный и хороший гонорар за свой труд, и я знаю, как этого добиться, и что для этого нужно сделать.

– Миша! Неужели тебе чего-то не хватает? Ты скажи, я куплю, средства у меня ещё есть, мне ж их тратить не на кого было. Сыночка, зачем тебе деньги? Зачем тебе работать? Ты учись, а я всё для тебя сделаю!

Мама чуть не расплакалась, полагая, что я в чём-то ущемлён, но стесняюсь об этом ей сказать, а она сама догадаться не может. Еле успокоил дорого мне человека, заверив, что у меня есть всё, о чём можно только мечтать. Но если я хочу связать своё будущее с музыкой, то уже сейчас должен понимать, как этим можно зарабатывать на жизнь, и смогу ли я зарабатывать столько, чтоб жить достойно. Да и вообще, как настоящий мужчина, это я должен заботиться о достатке в доме, а не полагаться на хрупкие женские плечи. Успокоил. Вроде бы.

Смахнув с ресницы слезинку и покачав головой, мама с грустью произнесла: – Надо же, «Мужчина»! Слова-то, какие… жить достойно, достаток в доме… И откуда только у тебя подобные мысли берутся? – и вдруг задорно тряхнув плечами, хихикнула: – «Хрупкие женские плечи»! – Ну, Миша! Вот скажешь тоже! Хорошо, только теперь ты сам с этим прохиндеем разговаривай, я на него сердита и всё равно в этом ничего не понимаю. Ляпну ещё что-нибудь не то. Но, похоже, у Иосифа достойный внук растёт, раз в таком возрасте уже сам панамы строит и с гешефтмахера свой гешефт поиметь хочет… И таки получит!

Довольно улыбаясь, мама ушла к себе, а я не стал её разубеждать, что я вовсе не «строю панаму», или, говоря нормальным языком, не задумываю афёру. И, похоже, мама уже стала забывать, что её двоюродный брат мне вовсе не дед. Но напоминать об этом я ей не стану.

* * *

Проводив гостя на кухню и усадив за стол, мама, окинув критическим взглядом угощение и, оставшись удовлетворённой увиденным, направилась к двери.

– Всё мужчины, я ухожу, и мешать вашим переговорам не буду. Мендель Иосифович, если хотите, то можете курить. Пепельница стоит на подоконнике, только форточку откройте. Мише табачный дым вреден, у него растущий организм!

– Но позвольте! Разве Вы не будете присутствовать при разговоре? – Фляйшман немного обескуражен.

– Для чего? Или вы хотите мне тоже сделать ангажемент? Ну, если не хотите, то к чему я здесь? Миша сам справится, он у меня рассудительный мужчина!

Мама ушла по своим делам, и мы остались вдвоём. Я сижу и со скрытой улыбкой рассматриваю своего визави, на которого у меня с недавних пор появились определённые планы. Довольно молодой мужчина чуть старше тридцати лет с музыкальным образованием и морем обаяния, что делает его душой любой компании и вызывает симпатию при первом же с ним общении. Мендель напоминает мне артиста Михаила Водяного, но не того потрёпанного жизнью и слегка растерянного афериста Попандопуло из кинофильма «Свадьба в малиновке», а его более «раннюю версию». Молодого прохиндея Яшку – «Буксира» из телеспектакля «Белая акация», даже усики такие же, в узкую полоску.

Разве что одет мой гость по моде этих лет. Не знаю, как сейчас называется этот стиль, но в этих своих чёрно белых кожаных туфлях, приталенном светло-сером костюме в широкую полоску и с жилеткой того же цвета, но с более мелкой полоской. И массивной, выставленной напоказ серебряной цепью от карманных часов, Мендель напоминает мне американского гангстера из старых фильмов. Разница лишь в том, что вместо широкого «гангстерского» галстука у этого молодого франта повязан галстук-бабочка.

Тёмную рубашку с длинным рукавом, положенную по статусу любому, уважающему себя бандиту, сменила светло голубая сорочка, да на вешалке висит модная французская соломенная шляпа-канотье, а не фетровая «федора» – если верить кинематографу, любимица гангстеров и полицейских Нью-Йорка. И завершает образ неизменный атрибут артистов и пижонов этого времени – лёгкая щегольская тросточка, что сейчас стоит в подставке для зонтов и тростей в прихожей.