Выбор Донбасса

Вода уже полностью залила цементный пол и все прибывала. Спрятаться от нее теперь было негде. Умочка нащупала на столе рядом с кушеткой забытый свернутый мамин пакет с документами, сунула его под мышку и пошла к выходу, постоянно натыкаясь на мусор, переплетения труб и ящиков под ногами. Фонарик ослепил ее, до сих пор в глазах, несколько дней не видевших свет, стояли блики, но все же она довольно быстро отыскала крутые ступеньки и выбралась наружу.

Мир встретил ее сумрачным, безнадежным небом без солнца, грязью и сыростью. Двор было не узнать. Всюду груды битого кирпича, искореженного железа, щепы и стекла. Дом был разрушен, лишь кое-где торчали остовы обшарпанных стен, словно уродливые сталагмиты, тянущие свои щупальца к свинцовым тучам. Он лежал на израненной воронками земле огромной, безобразной мусорной кучей, в которой теперь ни за что не отыскать книжку братьев Гримм. Умочка готова была расплакаться, но в этот момент со стороны дороги послышался шум людского моря и фырканье разворачивающихся автобусов. Наверное, Горловка где-то там. А может мама вернулась, чтобы забрать ее? Она побежала, сколько хватало сил к шоссе, где возле остановки собралось до двух сотен теперь уже бывших жителей Углегорска.

Город был мертв. На последнем издыхании он вытолкнул из своих подземелий и подвалов этих счастливцев (или несчастных), кого сумел укрыть от всепроникающей смерти, онемел и замер. Жизнь в нем остановилась. Будь он большим, как Донецк или Луганск, возможно, он пережил бы эти дни и выжил. Но «Углик» был крошечным, невзрачным, ничем не примечательным, кроме своих трудолюбивых жителей. Всего лишь несколько суток жестоких боев превратили его в призрак.

Подъехали еще три больших военных грузовика. Умочка подбежала к толпе. Никто не обратил на нее внимание. То тут, то там раздавались глухие рыдания, вперемежку с гомоном и суетой. Всюду были видны узлы, тюки, клетчатые, цветастые челночные сумки — символ нищеты и страданий — дети, подростки, старики и старушки, кошки, собаки, попугаи, даже аквариумные рыбки в трехлитровой банке. Люди, для которых прошлая жизнь закончилась и тут же, на разбитой остановке, начиналась новая, спешили быстрее убраться от взрывов, взяв с собой, что можно было взять, оставив остальное в воспоминаниях.

Мамы нигде не было. Ополченец со шрамом приметив девчушку в грязной кремовой курточке, подошел к ней, вытащил из кармана яблоко и присел на корточки:

— Держи. — Затем спросил: — Как тебя зовут?

Умочка набралась храбрости, взяла яблоко и сказала едва слышно:

— Умочка.

— Умочка... А где твои родители? — И не дожидаясь ответа, выпрямился и спросил громко:

— Чей ребенок?

За несколько кварталов раздался взрыв, затем еще один — громче и ближе. Земля вздрогнула, из еще кое-где целых окон неподалеку посыпались остатки стекол — начинался новый обстрел. Люди на остановке запаниковали, женщины зарыдали в голос.

— В кузов быстро! — рявкнул Меченый и толкнул рядом стоящего мужчину в кожаной куртке к грузовику.

Кто-то залег в мерзлую грязь. Ополченцы поднимали их криками по матери, кому не помогало — пинками и толкали к грузовикам. Остальные принялись, не теряя ни минуты сами грузиться в транспорт.

Умочка боясь, что ее бросят здесь, заплакала и сказала сквозь слезы как можно тверже:

— Мне нужно в Горловку. Меня там мама ждет.

Ближайший к ним автобус был уже полон, но Меченый не растерялся — подхватил ее и передал на руки женщине в дорогой шубе, сидящей у двери.

— Возьмите. На месте разберетесь, что...

Затем постучал по стеклу и замахал руками, давая знак водителю:

— Гони быстро! Сейчас сюда прилетит! Быстро! Быстро!

Автобус поспешно ретировался.

Умочка сидела на коленях у незнакомой женщины, пытающейся расспросить ее о чем-то, но из-за гвалта ничего не слышала. Она смотрела в окно, на черные поля и проплывающие мимо редкие, израненные деревья, которые, казалось, машут ей вслед голыми ветками и желают доброго пути, ела яблоко и по лязгу гусениц с противоположной стороны, считала проносящиеся танки.

Она ехала к маме.

Найдет ли она ее? Увидит ли вновь?

Будем верить.

Кирилл Часовских (Крым — Луганск)

Корректировщики

Ночью небо распухало грохотом, и кололось крупными кусками, медленно опадая вниз. Не успевшие съехать из города обыватели замирали на месте и отпрыгивали от оконных рам подальше, в коврово-кафельные утробы малогабаритных квартир. Улицы были пустынны. Изредка по ним проносились машины в пятнах и полосах неопределённого цвета, изображающих из себя камуфляж. Июль подходил к концу.