Выбор Донбасса

абсента, вермута, тархуна кровь зелёная,

терпенья терпкость, в бочке мира растворённая…

Полынь — любовь моя, другой уже не надобно,

ты и постель, и платье вдовие, и снадобье,

что пить — не выпить мне теперь до края дней:

чем горше —

                        тем 

                                   воспоминания сильней...

Инне Кукурудзе

чем дольше длится это искупленье —

                                   тем мне страшней что ноши не снести

боль пригибает голову к коленям —

                                   прости меня родимая прости

не дай забыться Господи в покое

                                   пока там люди умирают так

кто б мог подумать что придёт такое —

                                   обстрелы мины шквал ночных атак

укоротила жизнь мне Украина —

                                   как тут заснуть во всём себя виня

глаза закрою — предо мною инна —

                                   она всё смотрит смотрит на меня.

Больничное

Юре Юрченко

уйди поганка бледная луна и так уже подушка солона

ну что приливом да отливом душу маешь

уж лучше вены мне поддень да вынь

а то (тут мат — врачебная латынь)

ширяют в кисть аж тихо подвываешь

мятутся тени ночью на стене

взрывают сердце мысли о войне

что свет налечит темень накалечит

и только облик сына как магнит

к рассвету снова тянет и манит

и слово «жизнь» укутывает плечи

я думаю о том кто там в плену —

и вновь своё бессилие кляну

сердито плачу и взываю — помоги же

мученья здесь не стоят ни гроша

когда в железной клетке чуть дыша

ты смерти ждёшь — и вот она всё ближе

а знаешь брат когда б я там была

то тоже бы себя не берегла

что нам беречь в такие наши годы

чем в закутке с болезнями стареть

уж лучше бы в сраженье умереть

за наши два любимые народа 

я написала так и вспыхнул страх

что за привычка говорить в стихах

о том о чём подумать даже больно

но на свободе чудом ты — и вот

Господь тебе вторую жизнь даёт

звучит под сердцем оклик колокольный 

рассвет медсёстры с топчанов встают

в далёком крае петухи поют

что за окном — россия украина

нет просто родина — одна она у нас —

и я лечу над нею в судный час

на крыльях утра и новокаина

Омич

Другу

Что ж не жилось тебе, Серёжа Свирский,

зачем покинул город свой сибирский?

Рюкзак, аптечка — пластырь да бинты,

нож боевой да камуфляж зелёный,

бумажник с карточкой, где мама возле клёна

стоит и смотрит 

как уходишь ты… 

Такой красивый — девичья отрада,

тебе б жениться, молодому, надо,

а ты упёрся, бросил институт…

Вот оглянулся — и перекрестился,

и целый мир под сердцем уместился,

его обычно Родиной зовут.

Ты пролетал во снах, по Божьей воле — 

над степью, взоранной войной, над Диким Полем,

(хранитель-ангел справа за плечом),

над городами в горе и разрухе,

где горько плачут дети да старухи —

родные, хоть рождён ты омичом…

Твой прадед был солдатом, дед — солдатом,

из тех, что победили в сорок пятом,

из тех, на ком земля стоит, мужчин.

И ты солдатский выбрал путь, Серёжа: 

теперь кевлар — твоя вторая кожа,

защитник русский — твой военный чин.

Следить, чтоб люди мирным сном заснули,

закрыть собой их от беды и пули

да отразить смертельный взмах секир.

Ты в этот край страдающий приехал

не поиграть в кровавую потеху,

а встать за мир — за Новоросский мир!

За Вадима Негатурова

спасибо Господи что не причастна я

к возне писательской вокруг посмертной боли

того кто заживо на Куликовом поле

сожжён под злобный гогот воронья

не осуждай твердят — пошли-ка вон

я обличаю всех кто варит бизнес

на том огне что погубил отчизну

и всё горит горит со всех сторон

а вам бы только подрубить бабла

да пожюрить да пропихнуть бабёнок

да в жэзээл скорее тиснуть томик

сжигали сволочи и вы из их числа

души-то нет у вас — она и не болит

по трупам прёте перегнив в вине и блуде 

очистки человечьи вы не люди 

когда ж вас огнь всевышний попалит

* * *

Я сама себе — Украина!

Вы уж там, за таможенным тыном,

без меня разбирайтесь: кто чей?

У меня здесь два сына и Нина, 

бабынастина греет ряднина

в знобизне московитских ночей.

Вы открыли католикам брамы?

Здесь мои православные храмы,

их любой предпочту я родне.

Полюбила Россию сердечно

и верна ей останусь навечно.

Где мой Бог — там и родина мне.

Час придёт — за зелёным оврагом

на Николо-Архангельском лягу

рядом с дочкой, за то и держусь.

Рай земной мне — хрущёвская двушка.

А что я — не скрывать же! — хохлушка —

так я этим безмерно горжусь.

Не ношу вышиванки и плахты,

но увидев меня, всякий «ах ты!»

вскрикнет, глазом по торсу скользя:

и изогнуты бёдра, как лира,

и за пазухой вложено щиро,

так что не заглядеться нельзя!

Я пою «цвитэ тэрэн» прекрасно,

юмор уманский (своеобразный)

приправляет тщету здешних щей.

А любить — так что дым коромыслом!

А работать — так с толком и смыслом,

чтоб трещали зажимы хрящей!

Разделила граница нас с мамой: 

связь по скайпу, звонки, телеграммы

заменили свиданий живьё. 

Но уж если домой вырываюсь —

милой мовой своей упиваюсь,

аж пьянею от звуков её…

И в Москве духовитейшим салом

украинским пропахли вокзалы,

рынки, стройки, бордели, ворки.

Только что-то не очень стремятся

на Москве украинцы брататься.

Друг пред другом молчат земляки.

Видно, в каждом — своя Украина...

Мне, конечно же, не всё едино:

не хочу, чтоб бугристый урод

(или кто там подходит вдогоны)

сфасовал её землю в вагоны,

И отправил Америке в рот!

Я молюсь: сохрани её, Боже,

и меня, её часточку, тоже.

Хай живэм, Батькивщына та я! 

Мир в умы, на столешницы — хлеба

ниспошли, Милостивое Небо,