Выбор из худшего

Но, Спаситель, как же хочется жить. И мама. Как жалко маму. Сестра вырастет, выйдет замуж, у нее будет счастливая семья. А мама… Хорошо, если казнь будет публичной. Тогда ей расскажут о доблести мужа и сына. А если нет? Кажется, галлийцы собираются оставить историю «Чайной розы» в тайне, во всяком случае, на это все указывает. И тогда бедной женщине останется лишь ждать до последнего вздоха, не смея молиться ни за здравие погибших, ни за упокой живых.

Наконец смолкли крики. Либо палачи решили сделать перерыв, дабы продлить противоестественную жизнь несчастного, либо тому повезло, и тогда прими, господь измученную душу.

Нет, не повезло. Дверь открылась, и двое дюжих тюремщиков аккуратно, словно хрустальную вазу, положили на соседнюю койку юношу. Похоже, ровесника.

Жуткие синяки, окровавленная одежда, но, кажется, врач успел с ним поработать. Во всяком случае, руки и ноги забинтованы, хотя кровь и пробилась сквозь аккуратные повязки.

– Пить! Пожалуйста!

Голос слаб, разбитые губы еле шевелятся.

Винс бросился к стоявшему у окна кувшину с разбавленным вином, попробовал влить в рот. Но, едва жидкость коснулась окровавленных губ, парня скрутила боль. Пришлось аккуратно раскрыть рот руками и вливать осторожно, чтобы не затронуть раны.

Потом подсовывать под него ночной горшок. Что-то все равно попадало мимо, и барон Эгримонт подтирал дерьмо собственной, на куски разорванной рубахой.

К вечеру сокамерник смог начать говорить.

Он оказался простым крестьянином. Ну… не совсем простым, долго прожил в портовых городах, где научился вполне сносно говорить на островном языке.

Когда работал в Кале у какого-то купца, нашел письмо с печатью самого королевского интенданта, попытался продать этому самому интенданту, но вместо денег получил обвинение в измене и вот эту тюрьму для самых опасных врагов Галлии. Теперь палачи подробно выведывали, кого Поль Пифо с этим письмом ознакомил.

Если бы было именно так, было бы легче – назвал человека, пытки бы и закончились. Но вот беда – нет таких людей. А палачи, они такие, недоверчивые, им уверенность нужна. Откуда ей взяться? Да все оттуда, из той самой комнаты, где Поля грели и факелом, и раскаленным железом, и много еще чем, что память напрочь отказывается держать в себе.

Чем еще Винс может помочь? Только разговорами. Нет, не о службе, разумеется. Но о красивых и богатых городах Империи, о матери и смешной маленькой сестренке. О жизни самого Поля, где смешались и крестьянский труд, и работа у купцов. И, у обоих, о первых девчонках, которые пусть и не подарили любовь, но, по мнению мальчишек, твердо ее обещали.

Вечером следующего дня тюремщик принес ужин. Надо признать, вполне достойный, который не грех выставить на стол и в гораздо, гораздо лучшей обстановке. Жареные каплуны, свежайшие овощи, лишь немного разбавленное вино.

– Ну что, щенки, готовьтесь! – обратился он к заключенным. – Тебе завтра вновь в гости к палачу. – Он громко заржал, искренне посчитав это остроумной шуткой. – А у тебя, – тычок корявым пальцем в Винса, – суд. Правый и скорый, как и исполнение приговора. Слышишь, плотники топорами стучат? Для тебя стараются!

Простолюдина пробила дрожь, ни о каком ужине уже не было и речи! Завтра. Снова боль, страх и лишь одна мысль – о смерти. Такой желанной, такой милосердной.

Сквозь пелену страха с трудом пробился голос. Чей? Соседа? Счастливый, он завтра лишь умрет. Ну что, что ему еще надо?!

– Поль, Поль, слушай меня! Не бойся, ты будешь жить! Им не за что тебя казнить. Да, страшно, но это не будет длиться долго. Долгой будет твоя жизнь. Я помогу, верь мне, я умею! Я отключу боль!

Как? Боль нельзя отключить, она вечна. Для него, Поля, она вечна!

– Успокойся, расслабься.

Винс уложил товарища на койку, поднял над ним руки – и Поля объяло тепло. Уютное и ласковое, очищающее мысли и успокаивающее саму душу. А Винс все говорил и говорил:

– Завтра не будет боли. Тебя не за что казнить, значит, приговорят лишь к каторге, с которой ты либо когда-нибудь выйдешь, либо скоро сбежишь. Я верю в побег, ты умный и ловкий. Но в любом случае запомни слова: «Лучшие цветы Эдинбурга расцветают в мае». Лучшие цветы Эдинбурга расцветают в мае. Ты приедешь на Остров, в Лондоне найдешь мою мать – баронессу Эгримонт или ее дочь. Подойдешь и скажешь: «Лучшие цветы Эдинбурга расцветают в мае». А потом расскажешь обо всем, что здесь видел. Поверь, дальше тебя будет ждать счастливая жизнь. Запоминай: «Лучшие цветы Эдинбурга…»

Винс продолжил держать руки над головой Поля, повторял и повторял эту фразу, а тому становилось все лучше, последняя боль ушла, тело расслабилось, глаза закрылись и словно сквозь черную вату все звучали и звучали слова: «Лучшие цветы Эдинбурга расцветают в мае».

Утром Поль проснулся от грохота замка и открывающейся двери. Вошли аж четверо дюжих охранников. Винс, с черными кругами у глаз после бессонной ночи, поднялся и пошел к выходу. В дверях задержался, повернулся к товарищу и с неожиданной на изможденном лице улыбкой подмигнул.

Потом повернулся и пошел в черный провал тюремного коридора.