Выбор Наместницы

— Мы же договорились: придет время — будем решать. А пока что — пусть играют, вреда от этого точно не будет. Арьен тебе понравится, слава богам, не в матушку уродился.

— А Резиалия знает?

— А хоть бы и знала, — Ланлосс нехорошо усмехнулся, — сына воспитывает отец.

Заставив Ланлосса признать ребенка, Резиалия тем самым отдала сына в его полное распоряжение. Как только мальчика отняли от груди, генерал распорядился поселить его отдельно, подальше от материнских покоев, а вместо няньки приставил хромого солдата. Резиалия быстро обнаружила, что может видеться с сыном только в присутствии мужа. Все планы вырастить ребенка в ненависти к родителю пошли прахом, малыш обожал отца, а Ланлосс, похоже, совсем забыл, что этот ребенок — бастард, навязанный ему силой. Резиалия обеспечила свое будущее, но так и не смогла отомстить. Воистину, Ланлосс Айрэ умел обратить в победу самое горькое поражение. Забытая всеми графиня исходила злобой, она даже похудела, утратив вызывающую пышность форм. В краткие минуты просветления она понимала, что с самого начала вела себя неверно, но тут же привычная злоба снова затопляла разум. Было гораздо проще обвинять в своих бедах других. Впрочем, даже образумься она сейчас — ничего уже нельзя было исправить. Ланлосс мог пожалеть и простить слабую женщину, но Резиалия объявила мужу войну, и стала для него врагом. А врага можно пощадить, если он сдался на милость победителя, но не простить.

LXIII

Деревья в Зачарованном Лесу никогда не меняли цвет листвы, подражая в неизменности своим бессмертным хозяевам. Под высокими кронами всегда царил прохладный сумрак, дождь не размывал бугрящуюся корнями землю, а снег даже в самые суровые зимы таял, коснувшись широких листьев и длинных иголок. Лес жил своей жизнью, выхваченный из времени и пространства, немилосердный ко всем, кроме эльфов. Для них, хозяев Зачарованного Леса, расступались переплетенные ветви кустов, и появлялись тропинки посреди чащобы, пробивались сквозь бархатный мох сладкоголосые родники, переливались птичьи трели, а косули выходили навстречу путникам и щекотали ладони шелковыми губами.

Если же человеку случалось забрести в Зачарованный Лес, пусть и без злого умысла, алмазные ели ощетинивались иглами, в кровь раздирающими кожу, чешуйчатые дубы роняли на голову путника свои желуди, маленькие, а вдвое тяжелее любой шишки. Корни старались подвернуться под ноги, тропинки петляли, а роднички ныряли обратно в мох, размывали упругий зеленый покров прямо под ногами незадачливого путешественника, просачивались через кожаные подошвы, злорадно хлюпали в сапогах. Недаром крестьяне рассказывали страшные истории про высасывающие кровь деревья и сладкие дурман-цветы: уснешь на лесной полянке, заросшей такими цветочками — уже не проснешься. Не любил Зачарованный Лес людей, как злая собака, науськанная хозяином на соседей. Рыжеволосая всадница на вороной кобыле не была человеком, так же, как и ее спутники — пятеро бесстрастных эльфов на белоснежных конях, но ветви нещадно цеплялись за ее волосы, лошадь уже дважды попадала копытом в кротовьи дыры, а кроны деревьев шумели за ее спиной, словно возмущаясь наглостью незваной гостьи. Кавалькада направлялась в Филест и чем ближе к каменному городу, тем уже становилась тропинка, тем отчаяннее кричали птицы и крепче впивались в плащи колючие шипы. Эльфы, похоже, разделяли чувства леса, но у них был приказ короля. Предводитель всадников остановил коня и обернулся к эльфийке, замыкавшей маленький отряд:

— Тебе лучше ехать следом за мной, Далара. Лес шумит.

— Мне лучше вернуться домой, — невозмутимо ответила женщина.

— Старейшие и король желают видеть тебя в Филесте, и ты поедешь в Филест, — эльф не скрывал раздражения.

— Я и еду. А свой лес утихомиривайте сами. Мне спокойнее, когда никто не дышит в спину.

Женщина отвечала своим не то спутникам, не то конвоирам со снисходительным равнодушием, в глубине души мечтая лишь не упасть с лошади. Она никогда не бывала в Зачарованном Лесу раньше, и, как оказалось, правильно делала. Прохладный лесной воздух комом застывал в ее горле, не желая выходить обратно, каждый вздох давался с трудом, перед глазами плыли черные круги, а пальцы в замшевых зеленых перчатках так сильно вцепились в поводья, что не желали разгибаться. Похоже, правду говорят, что у Зачарованного Леса тысячи глаз и все смотрят прямо в душу. У кого душа нечиста — нет тому дороги в белокаменный город, будь он хоть трижды эльф. Душу этой эльфийки надо было сперва отстирать со щелоком, а потом уже пускать в Филест, но даже волшебному лесу пришлось склониться перед волей короля Ирэдила, и ветви деревьев медленно, неохотно, но расступались в стороны, пропуская всадников все дальше и дальше вглубь чащобы.