Выбор натуры

На обратном пути Сараев только и думал, что о Демиде. И запутывался всё больше и больше. Что это: опять те же гнусные, морочащие голову совпадения, на которые так щедра была жизнь, или же в самом деле Демид приложил тут руку? Но каким образом он связан с Убийволками? Где и когда они успели сойтись? А может быть, Демид взял всё под свой контроль потом? Оседлал, как говорится, ситуацию? Черт его знает! В любом случае, даже если он тут не при чем, он наверняка через того же Тимофея осведомлен о случившемся, и, вероятно, только теперь и ждет, посмеиваясь, когда Сараев обратится к нему за помощью или советом. Понимая, что от круговорота этих мыслей ему не избавиться, Сараев позвонил таможеннику. «Извините, но только что в разговоре с неким Тимофеем из зоопарка выплыло ваше имя», – начал он и затем довольно путано, перескакивая из начала сразу в конец и обратно, попытался рассказать случившееся. Так и не добившись стройности изложения, он сказал: «Тут еще, как назло, много всего накручено: и та наша с вами беседа, и вот этот Тимофей, и Убийволки. Вы с ними, кажется, познакомились?.. Я просто в растерянности и хотел бы, если вы к этому каким-то образом…» Демид его не дослушал и заговорил, грозно повышая голос: «Кто эти люди, господин режиссер, о которых вы говорите? Почему вы меня о них спрашиваете? О каких волках идет речь? Какое отношение это всё имеет ко мне? И последнее. Вы что, совсем уже ку-ку? Или уже ку-ка-ре-ку? Ку-ку или ку-ка-ре-ку? Отвечайте немедленно! Ку-ку или ку-ка-ре-ку? Быстро, я жду! Ку-ку или ку-ка-ре-ку?!..» Демид перешел на крик и Сараев дал отбой. Но это «куку или кукареку» еще долго звенело у него в ушах. И вдруг Сараева осенило: ба! да что же он огород-то городит! а что если всё куда проще, и Тимофей не проболтался, а просто-напросто прикрылся – или даже пригрозил ему! – Демидом?..

«К черту! всех их к черту!», – подумал Сараев и отправился на Слободку.

У Аркадия никто не открыл, только пару раз робко тявкнула собачка. Сараев пошел в бар «Утро». Там стоявший у входа с сигаретой повар ему сообщил, что на Аркадия на днях было совершено жестокое нападение, и теперь он весь поломанный лежит в Еврейской больнице.

Сараев вернулся на Молдаванку, купил бананы, несколько апельсинов и пошел в больницу. У него засвербело под ложечкой от запахов эфира, карболки и борща – его, как будто въевшейся в стены, томатной кислоты. Фамилии Сараев не знал, но на его счастье, больной с именем Аркадий на всю больницу оказался один.

В палате возле кровати Аркадия сидела на стуле его жена. Увидев остановившегося на пороге Сараева, она кивнула и подошла к нему.

– Как он? – спросил Сараев.

– Лучше, лучше, – воодушевлено ответила женщина. – А то ж думали всё…

– И что же это было?

 Она пожала плечами.

– А кто его знает? Люди ведь не понимают. Думают, это он всё устраивает. Как будто он колдун какой-то. Очень тёмный у нас народ всё-таки. Приехали на двух машинах, пять человек, а мы только с базара пришли, и как начали бить!.. Вроде бы он что-то обещал им и не сделал. А что он мог им обещать? Так били, так били… Идемте, – предложила она. – Может, он вас узнает и ему будет приятно. Говорить не может, хоть посмотрит…

Они подошли к кровати, и жена усадила Сараева на свой стул, а сама пошла с его гостинцами к подоконнику. Аркадий в своей вязаной шапке поверх забинтованной головы неподвижно смотрел на Сараева. В палате лежало около десятка человек. Всё это были молодые мужчины, и казалось, что все они попали в одну переделку.

Сараев сочувственно улыбнулся.

– Вот, думал у вас кое-что узнать, может совета попросить, а у вас тут такое…– сказал он.

Аркадий некоторое время продолжал смотреть на Сараева, глаза в глаза, потом приподнял правую, несколько согнутую в локте, руку и два раза толкнул ее в сторону Сараева. Увидев это, жена быстро подошла к кровати.

– Что, Аркашенька, что? – спросила она.

Аркадий еще раз толкнул рукой в сторону Сараева, а потом попытался, свести вместе большой палец и мизинец – остальные были забинтованы. С немалым трудом сведя пальцы на ширину спичечного коробка, он опять ткнул рукой в сторону Сараева, а потом ею же ткнулся в лежавшую поверх одеяла тоже забинтованную левую руку и стал неловко, вращательными скованными движениями как будто что-то в нее втирать. Закончив, он отвел правую руку в сторону, зацепил ею за перекладину стоявший в изголовье костыль и, подхватив, толкнулся его концом под кровать. Сараев услышал глухой стук.

– Утку, Аркаша? – спохватилась жена. – Сейчас, сейчас, дорогой!

Она нырнула, достала из-под кровати судно и, откинув край одеяла, стала подсовывать его под мужа. Однако Аркадию что-то не понравилось, это было заметно по его грозному взгляду, и он, зарычав, как умел два раза ударил жену костылем.

– Не надо? – растерянно спросила та.

Удары были слабые, но Аркадий, видимо, вложил в них все силы. Отбросив костыль, он в изнеможении откинулся на подушку и закрыл глаза.

– Сам не знает, что хочет, – вздохнула жена, вернув судно под кровать и подбирая с пола костыль.