– Максим Петрович, мне, поверьте, очень не хотелось Вас будить. Вы ведь, как мне стало известно, вчера всю ночь и сегодня весь день до вечера проработали над заключением. Я понимаю, как Вы устали, но нам надо постараться сделать ещё один заключительный шаг по этому делу. Мной внесены ряд поправок, исправлений в Ваш текст. Мне кажется, они вполне уместны и совершенно не искажают смысл и дух того, что мы с Вами ранее уже оговаривали и решили. В машбюро по моему распоряжению остались две машинистки, они готовы к работе над скорректированным мной текстом. Мне надо знать, перед тем как его передать в работу, будем ли мы обсуждать мои исправления и добавления?
– Нет, Степан Никифорович, считаю все Ваши замечания уместными и нужными.
– Ну что же, если Вы не возражаете, так я отдаю в набор. Это займёт у них не менее полутора часов времени. Думаю, как это ни прискорбно, но Вам придётся задержаться, хотя уже и поздновато. Мне бы хотелось ещё раз, уже совместно, просмотреть материал и передать его в курьерский отдел. Как Вы считаете?
– Полностью с Вами согласен, лучше всего завершить это дело уже сегодня, пока там, в администрации, не придумали ещё чего-нибудь.
Генеральный покачал головой:
– Они это всегда могут сделать, даже после того, как примут наше заключение, но, тем не менее, Вы правы – «железо надо ковать пока горячо».
Он вызвал машинистку из машбюро, передал ей текст и ещё минут десять объяснял, как и что. Как только она ушла, он поставил чайник и предложил Максиму скоротать время за чаепитием. Пока Степан Никифорович священнодействовал, Максим спустился в буфет, «набрал к чаю» бутербродов.
Генеральный его «пожурил»:
– Эх, молодость, молодость, а вот мне уже к ночи такое есть.
Но затем, махнув рукою, добавил:
– Да что ж это я? Такое дело провёрнуто. Такой камень с души свалить? Знаете, Максим Петрович, полагаю, и Вам не повредит после такой работы.
С этими словами генеральный полез в сейф, достал бутылку янтарного напитка и пару бокалов. Разлив, произнёс:
– Я предлагаю поднять наши бокалы в связи с окончанием, скажу Вам прямо, тяжелейшего дела. Мы с честью справились с ним, не подвели нашу генеральную.
Они выпили. Степан Никифорович некоторое время посмотрел, как Максим расправлялся с бутербродами, махнул рукой, принялся, правда, гораздо медленнее и тщательнее пережёвывая эти, сейчас так вкусно выглядящие бутерброды с колбасой, сыром, ветчиной. Затем они ещё раз выпили уже за родную прокуратуру, которая всегда славилась своими высокими профессионалами и всегда выполняла свой долг. А после этой чарочки уже перешли к чаю. Степан Никифорович был в хорошем, приподнятом настроении, рассказал пару анекдотов, пару поучительных случаев из своей прокурорской практики, поделился кое-какими соображениями, насчёт будущего. В общем – старый опытный волк учит молодого в минуту благостного состояния нелёгкому волчьему ремеслу, так сказать, делится опытом с молодняком, при этом хорошо понимая, а в другую минуту и не попадайся. Так за этим «чаепитием» и пролетело отмеренное им время. Ровно через полтора часа старшая смены дежурных машинисток принесла набранный текст. Генеральный вздохнул, отпустил её, а сам долго вертел бумаги, будто видит их в первый раз, затем снова нудно, нервно почёсывая свою уже изрядную лысину, принялся въедливо вчитываться, наконец, в очередной раз выдав горестный вздох, нервно подписал и выдавил:
– Ох, чует моё сердце, мы ещё не раз вернёмся к нему.
Но после этих слов будто гору с плеч стряхнул. Снова полез на этот раз в книжный шкаф, баров и прочих новомодных мебельных штучек, так распространённых среди неизвестно откуда вынырнувшей, правда, известно кем поставленной плеяды чиновничьих руководителей, он принципиально не держал. Вытащил из-за какой-то толстенной книги пузатую бутылку армянского коньяка, убрал бокалы, поставил обычные чайные чашки от того сервиза, из чашек которого они только что пили чай. Разлив по полчашки, воровато осмотрелся, уделив особое внимание месту под притолокой над входной дверью, но махнув рукой, произнёс тост, признаться, удививший Максима. Будто они уже за это не пили. Н-да, чудит старик, а может это такой манёвр, уж он-то хорошо знал, что Степан Никифорович зря ничего не делает.
– Давай, Максим, отметим достойно, как подобает настоящим русским мужикам это мероприятие. Уж больно оно чревато для тех, кто в нём участвовал, последствиями. Но ты, скажу тебе честно, всё сделал, как надо. Оформил, как положено, солидно обложил, профессионально. Одним словом, ну чтобы таких вот дел больше не приносили, или, по крайней мере, их было поменьше.
Они выпили. Генеральный заметно расслабился. Ему почему-то не хотелось ехать домой, хотелось вот так посидеть с человеком, о котором точно знал – этот «не заложит», не сдаст, но всё-таки, как говорится: «И на доброго коня бывает спотыкалочка!». В этом, к сожалению, ему за свою жизнь не раз приходилось убеждаться. С трудом подавив это настроение, расслабленно, произнёс: