Выбор нового пути борьбы

Трифон Сидорович, услышав Сергея, всплеснул руками:

– Раны пустяковые? Сами долечимся? Ну и ну. Скажу Вам, батенька, откровенно, раны-то не пустяковые, пусть выбросят из головы сие шапкозакидательство. Недели две, не менее! Вот так-то. Так и скажите им.

Подумав, уважительно добавив:

– А парни-то стойкие, настоящие мужчины… Я таких ещё не видел в своей практике.

Чего-то прикинув, отпер свой сейф, вытащил литровую колбу спирта, отдал её Сергею со словами:

– Вот отдайте от меня своим товарищам, пусть только никому, а особенно лечащим не говорят о нём, ну и не подведут меня. Знаете, не хочется перед коллегами выглядеть этаким…

Он помахал пальцами.

– Ну Вы знаете, кем. А парни настоящие. Умели же ранее воспитывать чёрт возьми! Они там закордонникам били по зубам, как полагаете?

– Это точно, Трифон Сидорович, они умели с ними управляться, да те и не особенно стремились лезть против них, как узнают кто перед ними.

Неожиданно врач добавил:

– И Вам, Сергей Иванович я бы порекомендовал выпить вместе с ними. Выглядите Вы так, как будто с похорон отца явились, Вы уж простите меня.

Сказал и осёкся, увидев, как тут же изменилось его лицо. Сергей же скрипнул зубами, выхватил колбу, круто развернулся и почти бегом вышел из кабинета главврача, оставив того в полном недоумении и растерянности.

Далее пошли будни раненых и излечиваемых, то, что они уже многократно проходили. Трифон Сидорович то ли чего-то понял, то ли просто почувствовал, но помимо чисто лечебных процедур разработал вместе с психологом целую программу психологической разгрузки – фитнес-чаи, всякого рода ванны, соляную пещеру и так далее. Парни молча, не высказывая ни одобрения, ни протеста, переносили все процедуры. Да и для них самих такие, что называется, под завязку, загрузки, были к лучшему, меньше времени и сил оставалось на всякие «самокопания» и самобичевания. Лишённые привычных для них активных действий, утрата, лежащая тяжким грузом у них на душе, неутолимая жажда мести не давали им покоя, как только они оставались наедине с собой в ещё «не загнанном» состоянии. Особенно тяжело было Егору. Он отлично понимал одно из изречений своего наставника, светлая ему память: «Худая стоянка – хуже доброгопохода!» Мучительное бездействие, не знание обстановки, ожидание неизвестно чего, необходимость всё время быть мобилизованным, готовым дать отпор, тут же сняться с этого тихого, комфортного для других, но не для него, его буквально изматывало. Ранее в присутствии Деда он никогда так не терзался, он же знал – есть человек, который всё проанализирует, продумает, примет решение, а теперь? Он только горестно разводил руками. Как-то, когда ему было особенно тяжко, он в неожиданно образовавшийся свободный промежуток времени забрёл в небольшой храм в селе, расположенном на холмике возле лесочка, в котором находился пансионат. В нём ему неожиданно стало легче, будто груз утраты как-то уменьшился, что ли. Он поставил несколько свечей за упокой своих родителей, погибших боевых товарищей и, конечно, за своего названного отца. Поставив свечи, глядя на их мерцающие огоньки, он, неожиданно для себя, задумался о прожитой им жизни и пройденном пути, о том, что готовит им будущее. Почему-то ему виделось – всё светлое, всё чистое уже в прошлом, впереди виделась какая-то непонятная мгла. Внезапно услышал возле себя тихий, но проникающий прямо в душу голос. Он обернулся и увидел священника, почти ровесника себе. Тот смотрел ему прямо в глаза мудрым, не по годам взором и говорил:

– Не смущайтесь, человек, и не бойтесь скорбей. Скорби и радости тесно соединены друг с другом, так что радость несёт скорбь, а скорби – радость. Вам, добрый человек, это кажется странным, но вспомните слова Спасителя:

– Жена егда раждает, скорбь имать, яко прииде год ея: егда же родит отроча, ктому не помнит скорби за радость, яко родися человек в мир. – День сменяет ночь, ночь – день, ненастная погода – ведро, так и скорбь и радость сменяют друг друга.

Егор покачал головою:

– Нет, батюшка, есть такие потери, которые невозвратимы, они отнимают большую часть твоей души, сердца. С ними невозможно никогда смириться, ведь с ними как бы погибает и твоя часть души.

– Что мне сказать тебе, добрый человек? Я понимаю тебя, но о чём рёк преподобный Никон:

– Сила страданий не в величине самих страданий, а в том, как человече переносит сии страдания. И один и тот же факт по видимости разным людям причиняет страдания в разной степени. Это зависит от того, как человече принимает их.

Священник ещё раз проникновенно взглянул Егору в глаза, улыбнулся одобряюще, огладил каштановую с проседью бороду, подумал и сказал:

– Тут что самое главное? Что надо помнить? Не впадай в уныние, не дай сему греху преодолеть себя. Ибо, как учил тот же старец Никон: