Выбор офицера

— Сказано тебе, иди отсюда — детинушка попытался ладонью столкнуть меня с крыльца.

Зря он это. Я же в Нанте никому не проигрывал, на тренировках с Гримо тоже не просто так пот проливал. И вообще, я сюда не с курсов кройки и шитья пришел. Академия есть Академия. Короче, сломал я ему пальчики, а второму, когда он дубинкой решил помахать, мошонку отбил. Толерантнее надо быть, ребята, мягше.

Внутри заведения торчали еще двое здоровяков. Только кто же вас, дурачки, учил, что надо в разных концах зала стоять и ко мне бежать по одному? Может, если бы разом навалились — толк бы и был, а так — только для врачей приработок. Ну, там кость вправить или нос выправить. К силе умение должно прилагаться, а если нету его — кто же виноват?

Успокоив агрессивных туземцев, посмотрел на персонал. Что сказать, я с такими — только по приговору суда, и то кассацию бы написал. Вот вроде все при них, но какое-то мятое, потасканное… Противно, одно слово.

О, а вот это явно бордель-маман. Старше всех, одета поприличнее. И чует, что сейчас будут бить. Ну что же, подруга, не дай Бог, конечно, имеешь шанс легко отделаться.

— Марта где? — спрашиваю.

Ответить ей уже страх не дает. Только на дверь в углу показывает.

Ладно, пойду, посмотрю.

Постучался — ничего. Открываю — Господи, да что же это! Комнатушка два на три метра, без окон. Единственная кровать, на которой лежит ребенок, я вижу его ауру, пусть и едва заметную, но ауру, как у всех истинно дворянских детей. Вокруг на протянутых веревках висят сохнущие тряпки, видимо пеленки, но почему они дырявые? Марта сидит на этой же кровати, одетая в чистое, но до невозможности изношенное, многократно штопаное платье. Запах мочи и немытых тел. А самое страшное — взгляд. Женщина, которая не пасовала в кровавых схватках, не сломалась после издевательств садистов, изуродовавших ее лицо, смотрела на меня жалкими глазами побитой собаки. Она явно узнала меня, но спросила равнодушным и жалким голосом.

— Что угодно благородному господину?

Я многое пережил в двух жизнях. Я видел предательство, страх и смерть. Но здесь в скотских условиях жил мой ребенок и его мать. Пусть не любимая — но мать, давшая ему жизнь.

— Как назвала? — я с трудом задал вопрос — горло словно схватил спазм.

— Жан, если Вы не против, Милостивый господин.

Сын! Мое продолжение, которому я передам все, что знаю и умею! В том мире у меня остались дочери — самые лучшие девчонки во вселенной, которых я буду любить всегда, а теперь у меня есть сын! Я самый счастливый человек на свете! И горе всякому, кто только попытается нас разлучить — зубами горло перегрызу.

— Бери его, мы уходим. Потом я отвечу на все вопросы, потом ты расскажешь мне все, что захочешь, все потом. Но сейчас мы уходим. Не надо ничего с собой брать — забудь навсегда об этом доме.

— Благородному господину угодно, чтобы мы переехали? Но мы не можем, мы много должны и пока я не отработаю долг…

— Марта, о чем ты?! — я поднял ее и обнял. — Это — мой сын, ты — его мать. Какие долги, какая работа? Забудь, ты не можешь и не будешь здесь находиться. Для вас все готово, надо только взять сына и выйти из этого дома. Я виноват, что вы оказались здесь, но больше вас здесь не будет. Дальше все будет хорошо, — я говорил и гладил Марту по волосам. Я чувствовал, как эта несчастная женщина отогревается в моих объятиях, как уходят страх и отчаяние, как рождается надежда.

— Кто ты, Жан?

— Потом, Марта, все потом. Бери сына — нас ждут.

Когда мы вышли в зал, никто не посмел помешать. Побитые охранники прикинулись ветошью, проститутки смотрели на нас с восторгом, как на сбывшуюся мечту — найти своего принца, которого не будет волновать грязь, в которой она жила. А вот бордель-маман была похожа на загнанную в угол змею. Смотрела с ненавистью, мечтала убить, но от страха могла только шипеть.

А на улице нас ждал военный патруль. Офицер и двое солдат, вида весьма разухабистого, глядели насмешливо и вызывающе. И рядом с ними, правда чуть в стороне, стоял лейтенант де Фронсак, трезвый и злой, как обнаженная шпага. Просто стоял, наблюдая за развитием событий.

— Я смотрю, в Бретонской академии строгие нравы, раз курсантов потянуло шлюх из борделей вытаскивать, — с этими словами офицер отвесил мне издевательский поклон.

— Нравы Академии хорошо известны всем, кто имел честь в ней учиться, сударь. Обсуждать их с посторонними у нас не принято, — а вот это уже пощечина с моей стороны — мол поступали многие, а поступил я. И ты, друг ситный, в этот элитный клуб не попал.

— Курсант, сдайте шпагу и следуйте за нами под арест. Вы обвиняетесь в неподобающем поведении, — однако, проняло господина, решил отыграться за счет служебного положения, надеется на солдат? Напрасно.

— Я, барон де Безье, готов прибыть в гарнизонную гауптвахту самостоятельно. Немедленно, после того как провожу эту даму до ее жилья.

— Даму?! Эта шлюха живет в этом борделе — офицер ткнул пальцем в здание за моей спиной, — и будет жить там со своим ублюдком, пока ее не вышвырнут на помойку! А Вашу судьбу решит трибунал!