Выбор оружия

Ответ. В лагере я не считал нужным скрывать свои взгляды на существующий в стране режим.

Вопрос. Когда вы поняли, что вас везут не на пересмотр дела и не на новый суд?

Ответ. Когда вылетели из Москвы. Я почувствовал это по тому, как изменялось отношение ко мне сопровождающих меня кагэбэшников. В их глазах из доходяги-зека я превращался в иностранца. Перед посадкой во Франкфурте они уже обращались ко мне на «вы».

Вопрос. Намерены ли вы и сейчас продолжать свою правозащитную деятельность?

Ответ. Нет.

Вопрос. Почему?

Ответ. Я не вижу в ней смысла.

Вопрос. Вы не верите, что движение за права человека в СССР и усилия мировой общественности способны ускорить падение коммунистического режима?

Ответ. Нет. Он рухнет, только когда сожрет сам себя…

А он мне нравится, подумал Турецкий. Да, нравится. Так и заявил: я сделал все, что мог, а теперь жрите сами себя. А я займусь своей жизнью. Но я никогда не прощу, что вы вышвырнули меня из моей родины, как паршивого котенка. Придет время, и я предъявлю свой счет. Мой счет: Имангда. Второй Талнах. Больше чем Талнах: руду можно черпать сверху, а не лезть на двухкилометровую глубину. Я вам в рот пихал этот кусок, этот золотой слиток! Не до того было? Сейчас будет до того. Я проложу дороги, построю город, пригоню сотни «катерпиллеров» и «като». И буду продавать свою руду Норильску. И буду диктовать свои цены. Вот ваша плата за мою несбывшуюся карьеру, за мою разрушенную семью, за мою испоганенную изгнанием жизнь. Счет подан, господа! Будем платить или как?

«А ведь платить – мне, – подумал Турецкий. – И Ирине. И Нинке. И Косте Меркулову. И обоим Грязновым. И всем нам. А за что? Да за то самое. За то, что каждый по отдельности был против, а все вместе за. За то, что в очередь на вступление в партию записывались, как на „Жигули“. За то, что Брежнева ругали на кухне, а не на площадях. И за отцов платим. И за себя. А детям или даже внукам – платить за нас. Никитин прав. Конечно же прав. Настоящий полковник!»

Так что же в итоге получается? Я, Гарри К. Никитин, получаю без конкуренции лицензию на разработку Имангды, скупаю за бесценок акции «Норильского никеля», а затем являю изумленной публике то самое чудо: второй Талнах – Имангду. Акции взлетают в сто раз, я их продаю, и на вырученные десять миллиардов долларов строю город. Хватит мне этих бабок? Наверное хватит.

Но!

Имангда – не туз козырный из рукава. Чтобы взорвать биржу, мало сказать, что это второй Талнах. Нужно это подтвердить. И очень серьезными документами.

Есть они у меня? Должны быть. Описания геологических маршрутов, моих маршрутов. Образцы руды, если я ее действительно нашел. Результаты анализов. Их я сдал, конечно, в архив экспедиции, обязан был сдать. Но копии и такие же образцы наверняка оставил себе. И они сейчас – в бывшем Ленинграде, у моей бывшей жены или там, где я жил после развода.

Но тогда почему мой «форд» стоит во Внукове, а не на Ленинградском вокзале?

Может быть, в ту пору, когда меня то запихивали в чистопольскую психушку, то загоняли в пермские лагеря, мои архивы пропали? Или попали вместе с изъятым самиздатом в большой дом на Литейном? А это все равно что пропали, оттуда их черта с два выцарапаешь.

Значит, все правильно: мне нужно лететь в Норильск…

В кухню вошла Ирина, сонная, в наброшенном поверх ночной рубашки халатике, с бледным лицом, казавшимся без косметики совсем девчоночьим. Проговорила, отводя со щеки черную прядь:

– Ну, накадил – богатенького хоронили! Ты спать собираешься? Скоро светать начнет.

– В самолете высплюсь.

– О Господи, Турецкий… Куда еще тебя черти несут?

– В город, который стоит на восьмом выходе ада. В Норильск.

* * *

Если Норильск и вправду стоял на восьмом выходе ада, то в самом городе об этом, похоже, никто не подозревал. Никаких внешних признаков близости ада не было. Если не считать дымной шапки, висевшей над кварталами и видной издалека, километров за пятьдесят – из окна электрички, которая связывала город с аэропортом Алыкель. Но у шапки этой, невидимой в самом городе, но дававшей о себе знать кисловатым привкусом на языке, было вполне материалистическое объяснение: сернистый дым нагоняли на город металлургические заводы, подступавшие к домам с востока и запада.

Турецкому объяснили попутчики по электричке, которые вместе с ним вышли покурить в тамбуре: на востоке – старые заводы, никелевый, обогатительная фабрика, плавильные цеха, их еще в середине тридцатых годов начали строить и достраивали перед войной и в войну, а на западе – новые, которые вообще не должны были давать никакого дыма, однако дают.